голос незнакомого человека, читающего притихшему залу нашу радиограмму. Потом 
до нас донеслись громкие возгласы приветствий зимовщикам, аплодисменты, и в 
конце концов мы уже не различали, где раздаётся крик «ура» – у нас, на Желании, 
или в Москве.

Кажется, ещё сильнее я волновался, когда должен был сделать доклад о своём 
полёте на Земле Франца-Иосифа сразу всем арктическим зимовкам. Вот когда уже 
был виден высокий класс овладения техникой полярными радистами, 
продемонстрировано качество нашей советской радиоаппаратуры!

В назначенный час началась перекличка. Я, докладчик, сидел перед небольшой 
группой зимовщиков, но меня приготовились слушать буквально во всех концах 
Арктики. Отовсюду раздавались голоса:

– Уединение слушает!

– Русская Гавань готова!

– Все зимовщики Маточкина Шара у репродуктора!

– Бухта Варнек в ожидании!

– Вайгач…

– Югорский Шар…

– Диксон…

Мне предложили начинать. Несколько минут я не мог ничего вымолвить. И первые 
слова, которые я наконец произнёс, были: «Дорогие друзья полярники! Разрешите 
прежде всего поздравить вас с участием в первом празднике нашей советской 
радиотехники!»

Бурные приветствия слушателей означали, что и они считают нашу беседу большим 
праздником, хотя это была самая обыкновенная перекличка.

Что касается моего радиста, Серафима Иванова, с которым я недавно пережил все 
неполадки, то он припомнил, как я подсмеивался над ним, и потребовал у меня 
признания:

– Теперь, Михаил Васильевич, вы убедились, что мы овладели техникой?

К сожалению, ровно через год техника жестоко отплатила ему за эту 
самонадеянность. Беда случилась в очень ответственный момент, в чрезвычайно 
важной экспедиции. Это было при посадке на Северный полюс, о чём помнят не 
только участники экспедиции, но все, кто следил тогда за нашим полётом…

Надо сказать, что, начиная с моего первого «радиофицированного» рейса на 
Чукотку, я не расставался с радистом Серафимом Ивановым.

Его все звали попросту Сима. Это был большой энтузиаст своего дела. Он считал 
радиосвязь самым существенным открытием за всю многовековую историю 
человечества. И вот этот самый Сима имел в жизни одну страстную мечту: передать 
первую радиограмму с Северного полюса. Трудно описать радость Симы, когда он 
узнал, что включён в состав экспедиции, да ещё для полёта на флагманском 
корабле! Обычно очень спокойный, даже немного флегматичный, он стал таким 
бойким и шустрым, словно его подменили. Мечта жизни исполнилась, и лицо нашего 
радиста так и сияло.

Пока мы шли к полюсу, многие члены экипажа даже посмеивались над 
торжественностью Иванова. Он не передавал радиограммы, а просто 
священнодействовал! Да и все мы, конечно, чувствовали важность свершающегося 
события.

Но вот великая минута приблизилась. Нас слушал весь мир. За нами неусыпно 
следила Москва. Мы достигли полюса…

Я сообщил начальнику экспедиции Отто Юльевичу Шмидту, что иду вниз и буду 
искать место для посадки. Шмидт составил радиограмму: «Снижаемся, будем искать 
место для посадки…» Иванов передал её… Что там делалось за моей спиной потом, я 
не знаю. Мне в эту минуту было ни до радиограмм, ни до Симы и вообще ни до чего.
 Все мысли и чувства были до крайности напряжены в одном стремлении: хорошо 
посадить машину на «крыше мира».

Я благополучно пробился через облака; стал кружить над полюсом, выбирая 
подходящую льдину; самолёт снижался и наконец коснулся лыжами льдины, покрытой 
снегом…

А в это время за моей спиной разыгралась целая трагедия. Иванов получил от 
Шмидта текст радиограммы о благополучном снижении, машина уже бежала по льду, а