а по документам – механик!

– Свидетельства не имею, один глаз не совсем в порядке, но это ерунда, летать 
могу, – смущённо оправдывался Силов.

– Где учились?

– Самоучка.

Этого признания было достаточно.

Наш командир строгим, официальным тоном сказал:

– Вы назначаетесь мотористом. Лётчики-самозванцы нам не нужны… Можете идти.

– Очень хочу летать! – совсем как обиженный мальчишка прошептал «лётчик» у 
самого выхода.

Так появился у нас новый моторист. Вскоре, узнав получше непризнанного лётчика, 
мы по-настоящему полюбили его. «Лёша Сибиряк», как бойцы окрестили Силова, 
потому что он был родом откуда-то из-под Красноярска, оказался на редкость 
весёлым, сметливым, задушевным парнем. Он уже второй год служил добровольцем в 
частях Красной Армии и стал очень квалифицированным мотористом. Руки у него 
были прямо золотые, да и голова тоже. Он неплохо изучил моторы разных марок, 
что было особенно важно, так как летали тогда на заграничных «гробах» – сильно 
потрёпанных машинах: всяких «фарманах», «вуазенах», «морянах», «лебедях»… Эти 
самолёты были похожи на непрочные этажерки из фанеры, полотна и проволоки, на 
которых стояли малосильные, капризные двигатели.

Тогда не хватало всего: запасных частей, инструментов. Нужно было немало 
смекалки, чтобы отремонтировать старый мотор, приспособить к нему какую-нибудь 
деталь, взятую с другого, отжившего свой век, самолётного двигателя.

Делать это становилось всё трудней и трудней. Наш «склад» деталей 
катастрофически уменьшался. Всё, что можно было снять со старых, негодных 
моторов, уже было использовано. А нужны были то шатуны, то поршни, то клапаны, 
а главное, часто ломались пружины.

Три боевые машины стояли у нас в бездействии из-за отсутствия нужных запасных 
частей.

А колчаковцы передвигают войска, готовясь, как видно, к решающему штурму 
Екатеринбурга. Нужно чуть ли не каждый час вылетать на воздушную разведку, а 
тут машины одна за другой выходят из строя.

Где взять детали? Над этим ломали головы и командование 
авиационно-разведывательного отряда и все механики, в том числе и Силов. Он был 
мотористом самолёта, на котором летал Шадрин. На плечах серой офицерской шинели 
этого лётчика светлели полоски от недавно снятых погон, а фуражку украшала 
огромная, вырезанная из красной материи звезда. Шадрин никаких особых подвигов 
в нашем отряде не совершил, но был всегда дисциплинирован и исполнителен. 
Возвращаясь с разведки, он обычно доставлял подробные сведения о противнике. К 
тому же Шадрин был заправским оратором и с завидным красноречием выступал на 
всех собраниях и митингах, а они у нас бывали чуть не каждый день. Его у нас 
почему-то не очень любили, но уважали.

Двухместный французский старый «вуазен», на котором летали Шадрин и Силов, был 
в числе трёх машин, не способных подниматься в воздух.

Лёша обшарил всё небольшое кладбище самолётов, но так и не нашёл нужных для 
мотора «вуазена» пружин и клапанов. Он долго и мрачно шагал по аэродрому, 
наконец не выдержал и пришёл к командиру отряда.

– Отправьте меня в Сарапул! – попросил Силов без всякого предисловия.

– Почему? Зачем в Сарапул? – удивился командир.

– Там самолётов побитых уйма. Сам видел, когда к вам добирался. Сниму с них всё,
 что нам нужно… Только выдайте мне наган да мандат подлиннее…

– Постойте, постойте, – перебил его командир, – а ведь это неплохая идея! А как 
вы туда доберётесь?

– На перекладных, – коротко ответил Лёша.

– Одного я вас не пущу, – сказал после недолгого раздумья командир.

– Я с ним поеду! – решительно произнёс случайно присутствовавший при этом 
разговоре Шадрин. – Всё равно сейчас мне здесь делать нечего…