Встреча самолётов назначена выше облаков, над островом Рудольфа.

Пролетая низко над зимовкой, я увидел между островами Рудольфа и 
Карла-Александра огромное яркое пятно – это в разрыве облаков светило солнце.

Чтобы не попасть в обледенение, я воспользовался этим окном и поднялся выше 
облаков.

Сверху мне был хорошо виден мыс Аук, и, ориентируясь по нему, я начал делать 
круги на высоте тысячи двухсот метров, поджидая товарищей: Сима Иванов сообщил 
им об этом разрыве и месте, где мы их ждём.

Прошёл час – товарищей нет. Я приказал радисту запросить, почему не поднимаются 
остальные самолёты. Ему ответили, что они ушли на взлёт, но над зимовкой ещё не 
пролетали.

Прошло полтора часа – товарищей нет.

Запросили ещё раз. С зимовки вторично ответили: «Три самолёта ушли на взлёт, но 
в воздухе их не слышно. Где они, в тумане не видно».

Что же делать? Решаю снизиться и пройти над аэродромом.

На острове видимость заметно ухудшилась, стояла густая дымка. То и дело попадая 
в нависшие космы облаков, я снова прошёл над зимовкой, взял направление на 
аэродром и, пролетая над ним, сквозь дымку заметил три самолёта.

Я понял, что мои товарищи из-за рыхлого снега не смогли взлететь.

Как тут быть? Лететь одному? Погода уж очень хорошая – в Амдерме ясно. Если не 
улететь сейчас, то придётся долго ждать парохода, который доставит нам колёса. 
Всё было за то, чтобы лететь в Амдерму.

Но как я полечу без товарищей? Нет, если уж суждено будет сидеть на Рудольфе, 
то лучше сидеть всем вместе. Принимаю решение идти на посадку, хотя это и очень 
обидно.

Садиться на такой перегруженной машине опасно. Можно было бы слить часть 
горючего через аварийные краны, чтобы облегчить машину, но я этого сделать не 
могу: на базе не оста-, лось ни одного килограмма бензина, и пополнить его 
будет нечем.

Решил, не сливая горючего, идти на посадку.

Вот уже подо мной ровный снег, слева мелькнул домик аэродрома. Убираю газ… И 
вдруг впереди вырастает самолёт Мазурука.

Я даю полный газ – все четыре мотора уверенно подхватывают мою машину. Резко 
тяну ручку на себя: «Ну, дружище, перетяни!» Ещё не потерявшая скорости машина 
легко, как хороший конь, берёт барьер.

Вторично иду на круг и на этот раз благополучно сажусь. Всего я летал около 
двух часов.

Машины товарищей, как я и предполагал, не смогли оторваться – им не хватило 
аэродрома. Немало времени потратили мы, пока с помощью тракторов и моторов 
поставили самолёты на старт.

На этот раз изменили направление взлёта, выбрали более крутой склон – от десяти 
до сорока пяти градусов – и решили, что первыми поднимутся Молоков, Алексеев и 
Головин, а затем я.

Туман волнами проходил через аэродром. Когда видимость улучшилась и становилось 
видно море, Молоков начинал запускать моторы; но, пока он готовился к взлёту, 
купол снова закрывало. И так несколько раз. Мы уже потеряли всякую надежду на 
вылет.

Вскоре купол закрылся основательно. В течение часа мы не могли дождаться 
улучшения видимости. Начала сказываться усталость. Я ушёл в помещение и через 
десять минут уже спал крепким сном. Не знаю, сколько времени я проспал, как 
вдруг кто-то встряхнул меня за плечо:

– Товарищ командир, погода улучшилась!

Я выскочил из дома, рассчитывая увидеть солнце, но, увы, не увидел ничего, 
кроме льдин на море.

Отто Юльевич в это время отдыхал в крыле моего самолёта.