ждал, чтобы стать советским, словно он нашёл своих настоящих хозяев… Мы улетаем.
 Четверо наших товарищей остаются на полюсе. Мы уверены, что они высоко будут 
держать знамя, которое мы сейчас им вручаем.

Наступила торжественная минута.

– Научную зимовку на дрейфующей льдине в районе Северного полюса объявляю 
открытой! Поднимите флаги!

По алюминиевым мачтам взлетели вверх алые бутоны, и на конце одной мачты 
затрепетал Государственный флаг СССР.

Мы дали три ружейных залпа, крикнули громко «ура» и во весь голос вдохновенно 
запели «Интернационал».

Начала работать научная станция на дрейфующей льдине – «Северный полюс-1». С 
неё и ведётся счёт советским зимовкам на плавучих льдинах.

Через десять минут я отдал приказ запускать моторы. Простились с остающимися. И 
один за другим в воздух поднялись четыре самолёта, а на льдине остались четыре 
товарища.

Сделали над ними прощальный круг. Мы видели, как в стороне от палаток среди 
ледовых нагромождений стояли четыре чёрные точки. Товарищи махали нам руками, 
желая счастливого пути.

Несколько дней спустя из Москвы через Северный полюс в Америку пролетела 
краснокрылая птица. Самолёт вели Чкалов, Байдуков и Беляков. А ещё через 
несколько дней по этому же маршруту пролетели на таком же самолёте Громов, 
Юмашев и Данилин. Они пользовались сообщениями о погоде с Северного полюса – 
это облегчило им полёт.

Как только наши самолёты опустились на Рудольфе, мы сразу же стали готовиться к 
вылету в Москву.

Мы стремились теперь в нашу родную столицу, чтобы лично рапортовать партии и 
правительству о выполнении задания.

Но нас беспокоило, сможем ли мы сесть в Амдерме на лыжах. Из Амдермы сообщили:



«Единственное место, где могут сесть корабли на лыжах, – это коса, 
расположенная в одном километре от посёлка».


Вместе с тем предупреждали:



«Если через два дня не прилетите, снег окончательно растает».


И, как назло, на Рудольфе испортилась погода. Появился такой густой туман, что 
о вылете не могло быть и речи.

Ещё два-три дня, и нам придётся засесть здесь – ждать, пока прибудет ледокол с 
колёсами, а прийти он сюда сможет только в августе, когда растает лёд. Всё это 
нас никак не устраивало.

Прошло два дня. Амдерминцы нас торопили – ежедневно они подвозили на тракторах 
снег из оврагов и закидывали им проталины. Но яркое солнце быстро уничтожало 
плоды их работы.

Мы сидели в своих кораблях и глядели по сторонам, стараясь уловить где-нибудь 
хоть малейшее просветление. Ветра совершенно не было. На хорошую видимость 
никто не рассчитывал. Решили вылететь в тумане.

Алексеев выбрал наиболее благоприятное направление для взлёта с маленьким 
уклоном и, чтобы выдержать прямую, поставил через каждые сто метров красные 
флажки. Но по рыхлому снегу лыжи самолёта скользили очень плохо. Флажки 
кончались, а самолёт скорость не набирал. В тумане можно заехать в какой-нибудь 
обрыв. Пришлось вылет отставить. И только на пятые сутки туман немного 
приподнялся, видимость улучшилась.

Даю распоряжение срочно вылетать. И, как всегда, вырулил на старт и пошёл на 
взлёт. Флажки один за другим мелькают под левым крылом. Но машина не набирает 
скорости. Вот уже последний флажок – начинается большой склон, и только тут 
стрелка указателя скорости начинает показывать сперва шестьдесят километров, 
затем восемьдесят… девяносто… сто… сто десять… Ещё мгновение – и мы в воздухе!