На другой день погода испортилась, и мы надолго засели.

С нами был «хозяин погоды» – синоптик, который нас совершенно измучил. Он 
ежедневно собирал данные о погоде почти со всех концов Северного полушария – 
Советского Союза, Европы и Америки. По этим сведениям он составлял 
синоптическую карту. Иной раз видишь ясное небо, рвёшься в полёт, а синоптик 
говорит:

– Нельзя. Через три-четыре часа погода испортится: со стороны Гренландии идёт 
мощный циклон.

Мы начали бунтовать:

– На Рудольфе хорошая погода, а что на полюсе, никто не знает! Там нет 
метеорологической станции!

Но говорили мы это больше для того, чтобы душу отвести, а сами отлично понимали,
 что не имеем права подвергать экспедицию риску.

И снова приходилось терпеть и ждать. В Арктике надо уметь не только летать, но 
и терпеливо сидеть на месте.

По вечерам мы собирались, чтобы послушать рассказы синоптика о том, как 
зарождаются циклоны и антициклоны. Он так картинно говорил о воздушных течениях,
 что мы боялись проронить слово. Но всё же любили над ним подшутить. Бывало, он 
кончит свою лекцию, а кто-нибудь шутя заметит:

– Всё это очень хорошо. Только, если бы не ваша наука, мы давно уже были бы на 
полюсе.

– Вижу, – с горечью отвечал он, – не уважаете вы нашу науку!

– Дайте хорошую сводку, тогда будем уважать!..

Коротали мы время планами посадки, походами по острову, уходом за машинами – 
работы находилось немало.

Между тем подходило 1 Мая. Мы мечтали встретить этот день на полюсе. Но 
осуществить эту мечту было не в наших силах: мешала плохая погода.

К вечеру 4 мая наши дела немного улучшились: синоптик разрешил пойти в 
разведывательный полёт. Большие машины и вся экспедиция оставались на месте. На 
полюс отправился двухмоторный самолёт под управлением лётчика Головина.

Мы с нетерпением ждали радиограмм разведчика. Он сообщал, что идёт над сплошной 
облачностью. Он достиг полюса, но, к великому разочарованию, пробиться вниз не 
удалось: всё было закрыто облаками.

После разведки мы ещё долго «консервировались» на острове Рудольфа. Прошло 10 
мая, потом 15-е – мы всё сидели.

И вот наконец 20 мая, в двенадцать часов ночи, когда голубое полярное небо было 
спокойно и безоблачно, было решено, что пойдёт одна моя машина, остальные 
двинутся позже по нашему сигналу.

Зимовка осталась позади. Все сияли, как именинники.

…Ярко светило солнце, горизонт был чист. Мощное пение моторов вселяло 
уверенность в успехе.

Но как раз в те минуты, когда я любовно прислушивался к безукоризненному гулу 
моторов, бортмеханики в левом крыле переживали очень тяжёлые минуты.

Один из них заметил подозрительный пар, поднимавшийся от левого мотора. Ещё и 
ещё раз осмотрев мотор, они убедились, что из радиатора вытекает незамерзающая 
жидкость – антифриз. Это означало, что через час, а может быть, и раньше один 
из моторов выйдет из строя.

Бортмеханик Бассейн тихонько доложил об этом событии начальнику экспедиции Отто 
Юльевичу Шмидту. Шмидт приказал немедленно доложить мне как командиру корабля.

Так же тихо, чтобы не беспокоить членов экспедиции, Флегонт подошёл ко мне и 
сказал:

– Товарищ командир, скоро один из моторов выйдет из строя.

Я даже не сразу понял, в чём дело:

– Какой мотор? Почему?