и примерно столько же копчёной колбасы и полетели.

По пути на Вайгач, недалеко от Хайпудырской губы, самолёт попал в первую полосу 
тумана, заставившую его снизиться, а затем сесть. В течение получаса, не 
выключая мотора, лётчик ждал, пока туман рассеется. Горизонт действительно 
прояснился, и он полетел дальше.

Удачный способ «борьбы» с туманом окрылил путешественников, и когда минут через 
сорок они снова попали в туман, то уже смело уселись и, не выключая мотора, 
опять стали ждать, когда наладится погода. На этот раз ждать пришлось пятьдесят 
минут, и опять-таки всё обошлось благополучно. Правда, стартовали с трудом, но 
всё же полёт продолжили.

Пересекли Хайпудырскую губу. Опять туман. Это была уже не скоропроходящая 
полоса, а сплошной туман, который на Севере несёт с собой пургу. Пурга не 
заставила себя ждать, и самолёт засел основательно.

Пока совещались и спорили о том, что делать дальше, пурга разыгралась. В десяти 
шагах ничего не было видно. Бензин на исходе, мотор нужно выключать. На это 
было очень трудно решиться, так как все трое прекрасно понимали, что своими 
силами запустить мотор им не удастся. Но делать нечего – выключили.

Пурга свирепствовала трое суток. Всё это время никто не мог и носа высунуть: 
сидели в тесной кабине самолёта скорчившись, прижавшись друг к другу.

На четвёртые сутки, когда стихла пурга, ударил тридцатиградусный мороз. А 
«полярники» одеты почти по-летнему! Видят – надо что-нибудь предпринимать, 
иначе дело плохо. Стали копаться в грузе, предназначенном для зимовщиков 
острова Вайгач. Нашли бинты. Законопатили ими все щели в фюзеляже, обернули 
застывшие ноги. Но от этого теплее стало ненамного. Тогда бортмеханику пришла в 
голову счастливая мысль – отапливать кабину примусом. Попробовали – вышло. За 
находчивость бортмеханика единогласно избрали завхозом. Голод уже серьёзно 
давал себя чувствовать, а запасы продовольствия были очень скромны. Сколько 
придётся просидеть на месте, не знал никто.

Дневной рацион равнялся четырём печеньям и кусочку колбасы.

Целые сутки бились, чтобы запустить промёрзший моторчик рации. На пятые сутки 
позывные услышал ледокол «Красин» и сообщил, что выходит на помощь. Это 
сообщение настолько обрадовало невольных зимовщиков, что они на радостях съели 
половину скудного запаса продовольствия.

После радостного разговора «Красин» молчал четыре дня. Потом сообщил, что сам 
выйти не может. Помощь же будет организована на собаках из ближайшего 
населённого пункта – посёлка Хабарово.

Мороз с каждым днём увеличивался, а надежды уменьшались. Лишь на десятый день 
бортмеханик услышал отдалённый собачий лай. Когда он сказал об этом, лётчик 
молча указал пальцем на лоб. Тем временем бортмеханик с радостным криком: 
«Собаки!» – вылез из кабины. Лётчик тяжело вздохнул и сказал радисту:

– Один готов…

Но в следующую минуту они оба услышали звонкий собачий лай: упряжка подошла 
вплотную к самолёту.

Голодных, замёрзших людей отогрели, накормили, откопали занесённый снегом 
самолёт. Полдня грели мотор примусами, запустили и полетели снова. На этот раз 
в самолёте оказался ещё один пассажир. Это был участник спасательной экспедиции,
 который попросил взять его на Вайгач. В кабине, рассчитанной на одного 
человека, должно было поместиться трое. Решили выбросить радио, не брать с 
собой продуктов и потесниться. «Ерунда! – сказал летчик. – Лететь всего полчаса.
 Не отказать же человеку, спасшему нам жизнь!»

Расчёты не оправдались. Пролетели не полчаса, а сорок минут, но зимовья не 
видно. Как всегда на Севере, погода начала неожиданно портиться. Спустился 
густой туман, ничего не видно.

Бортмеханик кричит летчику:

– Давай возвращаться обратно!

Тот, надеясь на такое же резкое улучшение погоды, продолжал вести машину вперед.
 Вдруг вся машина задрожала от сильного удара. За ним последовало несколько 
других, и машина остановилась. Оказалось, зацепили за снег, разбили костыльную 
лыжу.

Что делать? Вокруг такой туман, что на расстоянии пяти метров ничего не видно.

Умудрённые опытом первой встречи с туманом, «полярники» решили отсиживаться, не