организовать разведывательную сеть в городе после захвата его немцами. Наши 
семьи были эвакуированы, так же как и большинство аппарата НКВД. Мы переехали с 
Лубянки в помещение пожарного училища в северном пригороде Москвы, возле 
штаб-квартиры Коминтерна. Я сидел в комнате с Серовым, Чернышевым и Богданом 
Кобуловым, заместителями Берии, используя этот запасной пункт командования 
силами НКВД, созданный на случай боевых действий в городе, если бы немцы 
прорвали нашу оборону.

В Москве мы создали три независимые друг от друга разведывательные сети. Одной 
руководил мой старый приятель с Украины майор Дроздов (позднее получил звание 
генерала). В целях конспирации его сделали заместителем начальника аптечного 
управления Москвы. Он должен был в случае занятия Москвы поставлять лекарства 
немецкому командованию и войти к нему в доверие. В Москве его не знали, так как 
он был назначен заместителем начальника московской милиции всего за несколько 
месяцев до начала войны. Очень большую работу по подготовке московского 
подполья и по мобилизации нашей агентуры для противодействия диверсиям немцев в 
Москве проводил Федосеев – начальник контрразведывательного отдела управления 
НКВД по Москве. По нашей линии за эту работу отвечали Маклярский и Масся. Одним 
из подпольщиков, на котором остановил свой выбор Берия, был Мешик – в 1953 году 
его расстреляли вместе с Берией. Помимо этих двух агентурных сетей, мы создали 
еще одну автономную группу, которая должна была уничтожить Гитлера и его 
окружение, если бы они появились в Москве после ее взятия. Эта операция была 
поручена композитору Книпперу, брату Ольги Чеховой, и его жене Марине Гариковне.
 Руководить подпольем должен был Федотов – начальник Главного 
контрразведывательного управления НКВД.

В разных книгах, в частности в мемуарах Хрущева, говорится об охватившей 
Сталина панике в первые дни войны. Со своей стороны могу сказать, что я не 
наблюдал ничего подобного. Сталин не укрывался на своей даче. Опубликованные 
записи кремлевского журнала посетителей показывают, что он регулярно принимал 
людей и непосредственно следил за ухудшавшейся с каждым днем ситуацией. С 
самого начала войны Сталин принимал у себя в Кремле Берию и Меркулова два или 
три раза вдень. Обычно они возвращались в НКВД поздно вечером, а иногда 
передавали свои приказы непосредственно из Кремля. Мне казалось, что механизм 
управления и контроля за исполнением приказов работал без всяких сбоев. И 
Эйтингон, и я жили глубокой верой в конечную победу над немцами, что в немалой 
степени объяснялось тем, как спокойно, по-деловому осуществлялось ежедневное 
руководство сверху.

Должен заметить, что иногда было чрезвычайно трудно выполнять получаемые 
приказы. Когда в октябре 1941 года меня вызвали в кабинет Берии, где находился 
Маленков, и приказали заминировать наиболее важные сооружения в Москве и на 
подступах к ней, такие, как главные железнодорожные вокзалы, объекты оборонной 
промышленности, некоторые жилые здания, некоторые станции метрополитена и 
стадион «Динамо», взрывчатка должна была быть готова уже через двадцать четыре 
часа. Мы трудились круглые сутки, чтобы выполнить приказ. А Маленков и Берия в 
это время без отдыха, спокойно, по-деловому работали в НКВД на Лубянке.

6 ноября 1941 года я получил приглашение на торжественное заседание, 
посвященное Октябрьской революции. Традиционно эти собрания проходили в Большом 
театре, но на этот раз из соображений безопасности – на платформе станции метро 
«Маяковская». Мы спустились па эскалаторе и вышли па платформу. С одной стороны 
стоял электропоезд с открытыми дверями, где были столы с бутербродами и 
прохладительными напитками. В конце платформы находилась трибуна для членов 
Политбюро.

Правительство приехало на поезде с другой стороны платформы. Сталин вышел из 
вагона в сопровождении Берии и Маленкова. Собрание открыл председатель 
Моссовета Пронин. Сталин выступал примерно в течение получаса. На меня его речь 
произвела глубокое впечатление: твердость и уверенность вождя убеждали в нашей 
способности противостоять врагу. На следующий день состоялся традиционный парад 
на Красной площади, проходивший с огромным энтузиазмом, несмотря на обильный 
снегопад. На моем пропуске стоял штамп «Проход всюду», что означало, что я могу 
пройти и на главную трибуну Мавзолея, где стояли принимавшие парад советские 
руководители.

Берия и Меркулов предупредили меня, что в случае чрезвычайных происшествий я 
должен немедленно доложить им, поднявшись на Мавзолей. Ситуация на самом деле 
была критической: передовые части немцев находились совсем близко от города. 
Среди оперативных работников, обслуживающих парад, были молодой Фишер, 
начальник отделения связи нашей службы, и радист со всем необходимым 
оборудованием. Мы поддерживали постоянную связь со штабом бригады, защищавшей 
Москву. Снегопад был таким густым, что немцы не смогли послать самолеты для 
бомбового удара по Красной площади. Приказ войскам, участвовавшим в параде, был 
четок: что бы ни случилось, оставаться спокойными и поддерживать дисциплину. 
Этот парад еще больше укрепил нашу веру в возможность защитить Москву и, в 
конце концов, одержать победу над врагом.