При нашем появлении Сталин поднялся из-за стола. Стоя посередине кабинета, мы 
обменялись рукопожатиями, и он жестом пригласил нас сесть за длинный стол, 
покрытый зеленым сукном. Рабочий стол самого Сталина находился совсем рядом в 
углу кабинета. Краем глаза я успел заметить, что все папки на его столе 
разложены в идеальном порядке, над письменным столом – портрет Ленина, а на 
другой стене – Маркса и Энгельса. Все в кабинете выглядело так же, как в 
прошлый раз, когда я здесь был. Но сам Сталин казался другим: внимательным, 
спокойным и сосредоточенным. Слушая собеседника, он словно обдумывал каждое 
сказанное ему слово, похоже, имевшее для него особое значение. И собеседнику 
просто не могло прийти в голову, что этот человек мог быть неискренним.

Было ли так на самом деле? Не уверен. Но Берию Сталин действительно выслушал с 
большим вниманием.

– Товарищ Сталин, – обратился тот к нему, – по указанию партии мы разоблачили 
бывшее руководство закордонной разведки НКВД и сорвали их вероломную попытку 
обмануть правительство. Мы вносим предложение назначить товарища Судоплатова 
заместителем начальника разведки НКВД, с тем чтобы помочь молодым партийным 
кадрам, мобилизованным на работу в органах, справиться с выполнением заданий 
правительства.

Сталин нахмурился. Он по-прежнему продолжал держать трубку в руке, не 
раскуривая ее. Затем чиркнул спичкой (жест, знакомый всем, кто смотрел хоть 
один журнал кинохроники) и пододвинул к себе пепельницу.

Он ни словом не обмолвился о моем назначении, но попросил Берию вкратце 
рассказать о главных направлениях разведывательных операций за рубежом. Пока 
Берия говорил, Сталин встал из-за стола и начал мерить шагами кабинет, он 
двигался медленно и совершенно неслышно в своих мягких кавказских сапогах.

Хотя Сталин ходил не останавливаясь, мне казалось, он не ослабил свое внимание, 
наоборот, стал более сосредоточен. Его замечания отличались некоторой 
жесткостью, которую он и не думал скрывать. Подобная резкость по отношению к 
людям, приглашенным на прием, была самой, пожалуй, типичной чертой в его 
поведении, составляя неотъемлемую часть личности Сталина – такую же, как оспины 
на его лице, придававшие ему суровый вид.

По словам Берии, закордонная разведка в современных условиях должна изменить 
главные направления своей работы. Ее основной задачей должна стать не борьба с 
эмиграцией, а подготовка резидентур к войне в Европе и на Дальнем Востоке. 
Гораздо большую роль, считал он, будут играть наши агенты влияния, то есть люди 
из деловых правительственных кругов Запада и Японии, которые имеют выход на 
руководство этих стран и могут быть использованы для достижения наших целей во 
внешней политике. Таких людей следовало искать среди деятелей либерального 
движения, терпимо относящихся к коммунистам. Между тем, по мнению Берии, левое 
движение находилось в состоянии серьезного разброда из-за попыток троцкистов 
подчинить его себе. Тем самым Троцкий и его сторонники бросали серьезный вызов 
Советскому Союзу. Они стремились лишить СССР позиции лидера мирового 
коммунистического движения. Берия предложил нанести решительный удар по центру 
троцкистского движения за рубежом и назначить меня ответственным за проведение 
этих операций. В заключение он сказал, что именно с этой целью и выдвигалась 
моя кандидатура на должность заместителя начальника Иностранного отдела, 
которым руководил тогда Деканозов. Моя задача состояла в том, чтобы, используя 
все возможности НКВД, ликвидировать Троцкого.

Возникла пауза. Разговор продолжил Сталин.

– В троцкистском движении нет важных политических фигур, кроме самого Троцкого. 
Если с Троцким будет покончено, угроза Коминтерну будет устранена.

Он снова занял свое место напротив нас и начал неторопливо высказывать 
неудовлетворенность тем, как ведутся разведывательные операции. По его мнению, 
в них отсутствовала должная активность. Он подчеркнул, что устранение Троцкого 
в 1937 году поручалось Шпигельглазу, однако тот провалил это важное 
правительственное задание.

Затем Сталин посуровел и, чеканя слова, словно отдавая приказ, проговорил:

– Троцкий, или как вы его именуете в ваших делах, «Старик», должен быть 
устранен в течение года, прежде чем разразится неминуемая война. Без устранения 
Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае 
нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по 
международному коммунистическому движению. Им будет очень трудно выполнить свой 
интернациональный долг по дестабилизации тылов противника, развернуть 
партизанскую войну.

У нас нет исторического опыта построения мощной индустриальной и военной 
державы одновременно с укреплением диктатуры пролетариата, – продолжил Сталин, 
и после оценки международной обстановки и предстоящей войны в Европе он перешел