было поставить на собрании вопрос о моем исключении из партии, и я надеялся на 
его поддержку, так как он пользовался большим авторитетом в Иностранном отделе. 
Мы условились повидаться на следующий день, но он не пришел. Я решил, что он 
просто избегает контактов со мной, но Эмма встретила его жену на улице и узнала 
об его аресте. Я понятия не имел, в чем его обвиняют: то были времена, когда 
можно было только внимательно присматриваться к происходящему и стараться не 
терять надежды.

И тут произошло неожиданное. Собрание, назначенное на январь, которое должно 
было утвердить мое исключение из рядов партии, отложили. Вскоре Ежов, 
отстраненный от обязанностей народного комиссара еще в декабре минувшего года, 
был арестован. Делом Ежова, как я узнал позже, лично занимались Берия и один из 
его заместителей, Богдан Кобулов. Много лет спустя Кобулов рассказал мне, что 
Ежова арестовали в кабинете Маленкова в Центральном Комитете. Когда его вели на 
расстрел, он пел «Интернационал».

Я по-прежнему считаю Ежова ответственным за многие тяжкие преступления – больше 
того, он был еще и профессионально некомпетентным руководителем. Уверен: 
преступления Сталина приобрели столь безумный размах из-за того, в частности, 
что Ежов оказался совершенно непригодным к разведывательной и 
контрразведывательной работе.

Чтобы понять природу ежовщины, необходимо учитывать политические традиции, 
характерные для нашей страны. Все политические кампании в условиях диктатуры 
неизменно приобретают безумные масштабы, и Сталин виноват не только в 
преступлениях, совершавшихся по его указанию, но и в том, что позволил своим 
подчиненным от его имени уничтожать тех, кто оказывался неугоден местному 
партийному начальству на районном и областном уровнях. Руководители партии и 
НКВД получили возможность решать даже самые обычные споры, возникавшие чуть ли 
не каждый день, путем ликвидации своих оппонентов.

Конечно, в те дни я еще не знал всего, но чтобы иметь основания опасаться за 
свою жизнь, моих знаний было достаточно. Исходя из логики событий, я ожидал, 
что меня арестуют в конце января или, в крайнем случае, начале февраля 1939 
года. Каждый день я являлся на работу и ничего не делал – сидел и ждал ареста. 
В один из мартовских дней меня вызвали в кабинет Берии, и неожиданно для себя я 
услышал упрек, что последние два месяца я бездельничаю. «Я выполняю приказ, 
полученный от начальника отделения», – сказал я. Берия не посчитал нужным 
как-либо прокомментировать мои слова и приказал сопровождать его на важную, по 
его словам, встречу. Я полагал, что речь идет о встрече с одним из агентов, 
которого он лично курировал, на конспиративной квартире. В сентябре 1938 года я 
дважды сопровождал его на подобные мероприятия. Между тем машина доставила нас 
в Кремль, куда мы въехали через Спасские ворота. Шофер остановил машину в 
тупике возле Ивановской площади. Тут я внезапно осознал, что меня примет Сталин.





ГЛАВА 4. ЛИКВИДАЦИЯ ТРОЦКОГО





Замысел операции против «Старика». Встреча со Сталиным


Вход в здание Кремля, где работал Сталин, был мне знаком по прошлым встречам с 
ним. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и пошли по длинному безлюдному 
коридору, устланному красным ковром, мимо кабинетов с высокими дверями, какие 
бывают в музеях. Нас с Берией пропустил тот же офицер охраны, который дежурил и 
тогда, когда меня приводил сюда Ежов. Сейчас он приветствовал уже не Ежова, а 
Берию: «Здравия желаю, товарищ Берия!»

Берия открыл дверь, и мы вошли в приемную таких огромных размеров, что стоявшие 
там три письменных стола выглядели совсем крошечными. В приемной находились 
трое: двое в кителях того же покроя, что и у Сталина, и один в военной форме. 
Берию приветствовал невысокий, казавшийся с виду коренастым, человек в зеленом 
кителе, голос которого звучал тихо и бесстрастно. (Уже потом я узнал, что это 
был Поскребышев, начальник секретариата Сталина.) Мне показалось, что в этой 
комнате было правилом полное отсутствие внешних проявлений каких бы то ни было 
эмоций. И действительно, таков был неписаный и раз навсегда утвержденный 
Сталиным и Молотовым порядок в этом здании.

Поскребышев ввел нас в кабинет Сталина и затем бесшумно закрыл за нами дверь.

В этот момент я испытывал те же чувства, что и в прежние встречи со Сталиным: 
волнение, смешанное с напряженным ожиданием, и охватывающий всего тебя восторг. 
Мне казалось, что биение моего сердца могут услышать окружающие.