прокурора полковник Успенский. Когда о выдвинутых Шварцманом обвинениях против 
тридцати сотрудников Министерства госбезопасности еврейской национальности, 
занимавшихся терроризмом, доложили Сталину, он заявил Игнатьеву и Рюмину: «Вы 
оба дураки. Этот подонок просто тянет время. Никакой экспертизы. Немедленно 
арестовать всю группу». (Об этом мне рассказывал Людвигов, когда мы оба 
находились в тюрьме.)

По распоряжению Сталина были арестованы все евреи – ответственные сотрудники 
центрального аппарата Министерства госбезопасности, а также «ряд руководящих 
работников нееврейского происхождения». Так оказались за решеткой Эйтингон, 
Райхман, заместители министра госбезопасности генерал-лейтенанты Питовранов и 
Селивановский. Арестовали и полковника в отставке Маклярского, ставшего к тому 
времени весьма известным кинодраматургом, специализировавшимся на сценариях из 
жизни разведчиков: Шварцман в своих показаниях упомянул и его. Был брошен в 
тюрьму и сын первого главы советского государства Свердлова полковник Андрей 
Свердлов.

Вместе с этими людьми также были арестованы и их непосредственные подчиненные, 
по национальности русские. В МГБ и Следственной части появились новые лица из 
партийных органов. Они, как правило, отличались полной некомпетентностью. На 
волне набиравшей силу антисемитской кампании и истерии руководство Следственной 
части по особо важным делам МГБ было усилено в 1951– 1953 годах по специальным 
решениям ЦК КПСС Коняхиным и Месяцевым. Последний имел большой опыт работы в 
годы войны в качестве начальника следственного отдела во фронтовых органах 
военной контрразведки (СМЕРШ). В 60—70-х годах он стал председателем 
Гостелерадио СССР, затем послом в Австралии.

Люди из ЦК руководили Следственной частью, иногда участвуя в допросах, 
вспоминал бывший начальник группы учета и регистрации Следственной части, 
полковник, позднее известный писатель Ананьин.

Подследственных зверски избивали, помещали в камеры-карцеры со специальным 
охлаждением, почти постоянно держали в наручниках и кандалах, а нежелательные 
протоколы допросов и постановлений уничтожались.

Из всех арестованных «заговорщиков в МГБ» только Абакумов, Эйтингон, Питовранов 
и Матусов ни в чем не признали себя виновными.

Арестованные Рюминым врачи-евреи, находившиеся под следствием, обвинялись в том,
 что выполняли задания Абакумова. Приписывавшиеся участникам «заговора врачей» 
преступления казались мне невероятными. Один из этих «террористов», профессор 
Александр Фельдман, лечил всю нашу семью, пользовался нашим полным доверием, и 
я всегда поздравлял его с праздниками и посылал ему цветы.

По сценарию Рюмина в роли связного между врачами и «заговорщиками в МГБ» должна 
была выступать сестра Эйтингона Соня, которая якобы поддерживала связь между 
учеными-медиками и братом, планировавшим убийство руководителей страны.

Об арестах публично не сообщалось, и я не сразу осознал, какие масштабы приняла 
эта чистка в МГБ. Серьезность угрозы я почувствовал, предприняв попытку 
связаться с полковником Шубняковым, генералом Утехиным, заместителями 
начальника Главного контрразведывательного управления. Попытка оказалась 
безуспешной, хотя мне в тот момент срочно требовалась справка-проверка на 
одного важного агента. Сведения, которые были мне нужны, могли дать только они, 
а Шубняков и Утехин как в воду канули. Между тем никто не хотел внятно 
объяснить, куда они подевались, хотя по своему служебному положению (начальник 
Специального бюро по разведке и диверсиям) и званию (генерал-лейтенант) я имел 
на это право. Возмущенный, я позвонил Питовранову, заместителю министра, их 
непосредственному начальнику, но оказалось, что и с ним нельзя связаться: он 
таинственно исчез. Тут до меня дошло, что повторяется то же самое, что было в 
период массовых арестов в послевоенные годы. И Шубняков, и Питовранов, и Утехин 
к тому времени уже находились в Лефортовской тюрьме.



В 1951 году, когда арестовали Абакумова, мне позвонил Рюмин, которого только 
что назначили начальником Следственной части МГБ. Он заявил, что в его 
распоряжении имеются серьезные компрометирующие материалы на Эйтингона и его 
сестру. Эйтингон в тот момент находился в трехмесячной командировке в Литве. Я 
попросил, чтобы мне принесли эти материалы: я хотел с ними лично ознакомиться. 
Через час появился Рюмин с тощим досье. Против Эйтингона не было никаких данных,
 но против Сони были выдержки из агентурных сообщений, будто она отказывала в 
медицинской помощи русским, а лечила и консультировала только евреев. Я заявил 
Рюмину, что меня это совершенно не убеждает и Эйтингон в моих глазах 
по-прежнему остается надежным и заслуживающим доверия ответственным сотрудником 
органов безопасности. Рюмин возразил:

– А вот Центральный Комитет нашел эти данные вполне убедительными. – И тут же, 
выхватив папку из моих рук, с гневным видом удалился.