В 1950 году около двух месяцев, наряду с Эйтингоном, моим заместителем был 
Коротков. С октября 1951 года по март 1953 года обязанности моего заместителя 
по бюро исполнял один из видных партизанских командиров в годы войны, Герой 
Советского Союза Прудников, в то время полковник. Моя задача заключалась в том, 
чтобы организовать самостоятельную службу, которая могла бы, в случае войны, 
быть преобразована в самые сжатые сроки в орган, направляющий боевую работу. 
Речь шла также о действиях на случай возникновения очагов напряженности внутри 
Советского Союза, которые могли перерасти в вооруженные конфликты в связи с 
разгулом бандитизма в Прибалтике и Западной Украине.

Не могу не остановится в этой связи на мало кому известной странице напряженной 
работы нашей разведки в конце 1940-х годов. Специальным приказом Сталина на 
моего заместителя, Эйтингона, было возложено проведение операции по оказанию 
содействия органам безопасности компартии Китая в подавлении сепаратистского 
движения уйгуров в так называемом Восточном Туркестане, более широко известном 
как Синьцзянский район КНР.

Красная Армия и наши спецслужбы еще в 1937 году использовали Синьцзян как 
пограничную территорию Китая для оказания существенной помощи вооруженной 
борьбе китайской Армии. Обстановка в этом районе в 1940—1944 годах резко 
обострилась ввиду спровоцированных японской агентурой действий уйгуров и 
казахов, под руководством Османа Батыра против советских и китайских войск. 
Повстанцы, вооруженные японцами, совершили ряд диверсионных акций против 
советских авиационных предприятий, находившихся в то время в Синьцзяне. Против 
Мао Цзедуна в 1944 году выступил видный деятель уйгуров Али-хан Тере, 
провозгласивший независимость Восточного Туркестана при молчаливом согласии 
Чан-Кайши, который был заинтересован в дестабилизации тыла китайских 
коммунистов.

Эйтингон и видный командир нашего партизанского движения, Герой Советского 
Союза Прокопюк организовали эффективное противодействие акциям чанкайшистских 
спецслужб. Уйгурские националисты в ожесточенных столкновениях в 1946—1949 
годах потерпели полное поражение.

Заслуживает, однако, особого внимания то обстоятельство, что Эйтингон 
координировал действия с сотрудниками так называемой спецслужбы при 
председателе Совета министров СССР и ЦК ВКП (б). Поручение было настолько 
секретным, что я был проинформирован о нем как непосредственный начальник 
Эйтингона лишь в самых общих чертах, ввиду его длительных командировок в 
Синьцзян. Позднее в своих заявлениях Хрущеву о реабилитации Эйтингон упоминал о 
выполнении этого поручения Совета министров. Из его рассказов в тюрьме я узнал, 
что выделенный для координации действий с ним работник аппарата Сталина под 
фамилией Васильев имел в своем распоряжении агентурные связи в Китае из числа 
негласных членов компартии.

История операций этого самостоятельного разведывательного подразделения, 
существовавшего при руководстве советского правительства в 1930-1950-х годах, 
остается своеобразным «белым пятном» в нашей истории. Однако отдельные факты и 
ссылки в ряде документов на существование других разведывательных органов, 
помимо военной разведки и НКВД– НКГБ, подтверждают его существование.

Я сохранил свое положение как начальник самостоятельного подразделения в 
системе Министерства госбезопасности. Абакумов проявил достаточно такта, чтобы 
не лишать меня тех привилегий, которые я получал в годы войны: мне сохранили 
государственную дачу, меня продолжали включать в список лиц, получавших сверх 
служебного оклада ежемесячное денежное вознаграждение, а также имевших право на 
спецобслуживание и питание в кремлевской столовой. Мое положение изменилось 
лишь в одном отношении: меня больше не приглашали на регулярные совещания 
начальников управлений под председательством министра, как это было в годы 
войны. Интересно, что коллегия в МГБ при Сталине так и не была создана. С 
Абакумовым мы практически не общались, пока в один прекрасный день я неожиданно 
не услышал по телефону требовательный и уверенный как обычно голос Абакумова:

– До меня дошли слухи, что ваши сыновья планируют покушение на товарища Сталина.


– Что вы имеете в виду?

– То, что сказал, – ответил Абакумов.

– А вы знаете, сколько им лет? – спросил я.

– Какая разница, – ответил министр.

– Товарищ министр, я не знаю, кто вам об этом доложил, но подобные обвинения 
просто невероятны. Ведь моему младшему сыну – пять лет, а старшему – восемь.

Абакумов бросил трубку. И в течение года я не слышал от него ни одного слова на 
темы, не касавшиеся работы. Он ни разу не встретился со мной, хотя я и