которая затмила незначительность предоставленной их группой научно-технической 
информации в области атомного оружия. Они давали информацию по химии и 
радиолокации. Гораздо более важным для американских властей и для советского 
руководства оказались их коммунистическое мировоззрение и идеалы, столь 
необходимые Советскому Союзу в период обострения «холодной войны» и 
антикоммунистической истерии. В исключительно трудных условиях они проявили 
себя твердыми сторонниками и друзьями Советского Союза.

Быстрый арест Розенбергов сразу же после признаний Грингласа, по моему мнению, 
указывает на то, что ФБР действовало так же, как и НКВД, следуя политическим 
установкам и указаниям, вместо того, чтобы подойти к делу профессионально. ФБР 
пренебрегло выявлением всех лиц, связанных с Розенбергами. Это потребовало бы 
не только наружного наблюдения, но и агентурной разработки Розенбергов для того,
 чтобы выявить оперативного работника или нелегала – специального агента, на 
связи с которым они находились. Только так можно было определить степень их 
участия в операциях советской разведки. Проявленная ФБР поспешность помешала 
американской контрразведке выйти на Фишера (полковника Абеля), советского 
нелегала, осевшего в США в 1948 году и арестованного только в 1957-м. 
Фотография с кодовым именем Элен Собелл, жены Мортона Собелла, члена группы 
Розенбергов, была обнаружена агентами ФБР только при аресте Фишера, в его 
бумажнике.

Когда мне зачитали отрывки из книги Ламфера и Шахтмана о работе ФБР в 50-х 
годах против советской агентуры, я был поражен, насколько ФБР и НКВД 
использовали одни и те же методы при расследовании дел о шпионаже с 
политической подоплекой. Фактически все дело Розенбергов было построено на 
основе признаний обвиняемых. Меня особенно поразили доводы защитника 
Розенбергов, что ФБР предварительно натаскивало и инструктировало Голда и 
Грингласа для их будущих показаний при судебном разбирательстве дела. Конечно, 
действия ФБР были вполне логичными, ибо оно не справилось со своей главной 
задачей: выявить действительную роль супругов Розенбергов в добывании и 
передаче секретной информации Советскому Союзу. Так называемые «зарисовки и 
схемы» Грингласа, фигурирующие в деле, ни в коей мере не могли быть основанием 
для того, чтобы делать выводы о характере разведывательной работы и 
предоставленной нам информации.

Розенберги стали жертвами «холодной войны». Американцы и мы стремились извлечь 
максимум политической выгоды из судебного процесса. Знаменательно, что в период 
разгула антисемитизма у нас в стране и разоблачений так называемого 
«сионистского заговора» наша пропаганда приписывала американским властям 
проведение антисемитской кампании и преследование евреев в связи с процессом 
Розенбергов.

Мне, однако, кажется, что в США процесс по делу Розенбергов вызвал рост 
антисемитских настроений. Мы использовали это; быстро перевели на русский язык 
пьесы и памфлеты американского писателя, в то время коммуниста, Говарда Фаста 
об антисемитизме в США. Дело Розенбергов превратилось в один из мощных факторов 
нашей пропаганды и деятельности Всемирного Совета Мира, созданного при нашей 
активной поддержке в конце 40-х годов.

Насколько я помню, в США в 40-х годах успешно действовали независимо друг от 
друга четыре наши агентурные сети: в Сан-Франциско, где было консульство; в 
Вашингтоне, где было посольство; в Нью-Йорке – на базе торгового 
представительства «Амторг» и консульства; и, наконец, в Вашингтоне, которая 
возглавлялась нелегальным резидентом Ахмеровым. Он руководил деятельностью 
Голоса, одного из главных организаторов нашей разведывательной работы, тесно 
связанного в 30-х годах с компартией. В дополнение к этому активно действовала 
в Мексике самостоятельная агентурная группа под руководством Василевского.

Я помню, что побег в Канаде в 1945 году Гузенко – шифровальщика из аппарата 
военного атташе – имел далеко идущие последствия. Гузенко сообщил американским 
и канадским контрразведывательным службам данные, позволившие им выйти на нашу 
агентурную сеть, активно действовавшую в США в годы войны. Более того, он 
предоставил им список кодовых имен ученых-атомщиков Америки и Канады, которых 
наша разведка и военное разведывательное управление активно разрабатывали. Эти 
ученые-атомщики не были нашими агентами, но были источниками важной информации 
по атомной бомбе.

Сведения, полученные от Гузенко, а также признания агента нашей военной 
разведки Бентли, перевербованной ФБР, позволили американской контрразведке 
проникнуть в нашу агентурную сеть. Однако любая ориентировка, сообщенная 
Гузенко ФБР, требовала тщательной проверки, а это оборачивалось годами 
кропотливой работы. Когда американская контрразведка после длительной 
разработки вышла на наши источники информации, мы уже получили важнейшие для 
нас сведения по атомной бомбе и законсервировали связи с агентурой. ФБР 
утверждало, что Гузенко помог в дешифровке наших спецтелеграмм, и это позволило 
разоблачить наших агентов Голда, Нана и Фукса.

Я, однако, не считаю, что дешифровка телеграмм сыграла решающую роль в 
раскрытии наших разведывательных операций. Еще в декабре 1941 года агент