заключении своего аппарата по делу Розенбергов, поскольку их сотрудничество с 
нами началось еще до войны и продолжалось в период войны. К тому времени наши 
бывшие резиденты в США и Мексике – Горский и Василевский, известные в этих 
странах как Громов и Тарасов, были уже уволены из органов разведки. Аналогичной 
была судьба и супругов Зарубиных, которые знали обстоятельства оперативной 
работы нашей агентуры в США в середине 40-х годов. Хейфец к этому времени уже 
два года сидел в тюрьме как участник «сионистского заговора». Поэтому Савченко 
не мог обратиться к ним, чтобы они прокомментировали архивные оперативные 
материалы для доклада в ЦК. Наиболее важные свидетели Овакимян и Зарубин, 
возглавлявшие американское направление в разведке в годы войны, не скрывали 
своего неуважительного отношения к Савченко за его некомпетентность в делах 
разведки и открыто называли «сукиным сыном». Они отказались от бесед с ним, 
заявив, что дадут свои объяснения только в ЦК. Яцков, Соколов и Семенов, 
имевшие отношение к этим делам, в то время находились за границей, но Савченко 
не хотел полагаться на их объяснения или на выводы Квасникова, возглавлявшего 
научно-техническую разведку, как на заинтересованных лиц.

Савченко и я были вызваны в ЦК по единственному вопросу: кто был ответствен за 
злосчастную телеграмму, санкционировавшую фатальную встречу Голда с Грингласом 
в Альбукерке.

В ЦК партии была представлена справка по результатам работы комиссии, в 
подготовке которой участвовали Савченко и сотрудники американского направления 
разведки органов безопасности. Насколько я помню, в ней утверждалось, что 
провалы были следствием ошибок, якобы допущенных Семеновым в вербовке и 
инструктаже Голда. В справке также говорилось, что конспиративная встреча 
Грингласа с Голдом санкционировалась Центром. В справке было сказано, что 
Овакимян, начальник американского направления в 40-х годах, уволен из органов 
госбезопасности. О его громадных заслугах, конечно, не было и слова.

Я категорически возражал против этих выводов, поскольку Семенов и Овакимян в 
конкретных делах показали себя высококвалифицированными оперативными 
работниками. Фактически именно они создали в конце 30-х годов весьма 
значительную сеть агентурных источников научно-технической информации в США. 
Однако в ЦК и управлении кадров МГБ мои соображения отклонили, им приписали 
вину за провал, и они были уволены из органов разведки в значительной мере на 
волне антисемитизма, поскольку Семенов был еврей. Я помню, как мы собирали 
деньги, чтобы поддержать Семенова, пока он не устроился консультантом и 
переводчиком в Институт научно-технической информации Академии наук.

На следующий год эта скандальная история неожиданно получила продолжение. Я был 
снова вызван в ЦК к Киселеву, помощнику Маленкова. Совершенно неожиданно для 
себя я увидел у него Савченко. Киселев был категоричен и груб. Из его уст я 
услышал знакомые мне по 1938 – 1939 годам обвинения: ЦК разоблачил попытки 
отдельных сотрудников и ряда руководящих работников МГБ обмануть партию, 
преуменьшая роль Розенбергов в разведывательной работе. В анонимном письме 
сотрудника МГБ, поступившем в ЦК, сказал Киселев, отмечена значительная роль 
Розенбергов в добывании информации по атомной проблеме. В заключение Киселев 
подчеркнул, что Комитет партийного контроля рассмотрит эти сигналы о попытках 
ввести ЦК в заблуждение по существу дела Розенбергов.

Савченко и я в один голос категорически возражали Киселеву, объясняли, что наши 
разведывательные операции в США по атомной проблеме фактически были прекращены 
в 1946 году и мы вынуждены были полагаться на источники в Англии. Мы ссылались 
на полученные в 1946 году указания Берии сберечь источники информации для 
осуществления выгодной для нас политической кампании по пропаганде ядерного 
разоружения среди научной общественности и интеллигенции стран Запада.

Киселев обвинил нас в неискренности и в попытках принизить значение контактов 
нашей разведки с супругами Розенбергами. Я ответил ему, что полностью отвечаю 
за работу по проникновению нашей агентуры на атомные объекты США в 1944 – 1946 
годах. При этом я подчеркнул, что, разумеется, ценность агентурного 
проникновения и подхода к интересующим нас объектам резко варьировалась в 
зависимости от служебного положения источников информации. Супруги Розенберги 
были лишь незначительным звеном нашей периферийной деятельности на американских 
атомных объектах. Материалы Розенбергов и их родственника Грингласа не могут 
быть отнесены к категории важной информации. Розенберги были наивной, но вместе 
с тем преданной нам, в силу своих коммунистических убеждений, супружеской парой,
 готовой во всем сотрудничать с нами, но их деятельность не имела 
принципиального значения в получении американских атомных секретов.

Киселев официальным тоном заявил, что доведет до сведения ЦК и лично Маленкова 
наши объяснения, и Комитет партийного контроля установит, кто конкретно несет 
вину за провал разведывательных операций в США.

Розенберги героически вели себя в ходе следствия и на судебном процессе. По 
этой причине наши руководящие инстанции прекратили поиски козлов отпущения.

Бросая ретроспективный взгляд на события, становится очевидным, что дело 
Розенбергов с самого начала приобрело ярко выраженную политическую окраску,