Однако, как известно, все произошло не так, как мы рассчитывали. Нашим военным 
руководством была допущена ошибка в оценке военных возможностей Финляндии. 
Считалось, что с нею удастся справиться силами войск Ленинградского военного 
округа. Внезапное нападение, которое было предпринято в ноябре 1939 года, 
застало и финнов, и немцев врасплох, поскольку никаких чрезвычайных перебросок 
наших войск ими зафиксировано не было. И тем не менее группировка 
Ленинградского военного округа потерпела поражение в попытке прорвать сходу 
оборону финнов на Карельском перешейке. Война с Финляндией преподнесла урок, 
недостаточно учитываемый и теперь. Скрытность и внезапность военного нападения 
не должны быть самоцелью военной или специальной операции. Необходимо тщательно 
просчитывать соотношение сил на театре военных действий и в особенности 
отрабатывать организационный механизм о развертывании военной кампании.

Следует отметить, что перед началом и во время военных действий в Финляндии 
наша военная разведка и органы НКВД располагали большим количеством 
разведывательных данных. Это объяснялось и тем, что репрессии практически 
обошли стороной руководителей разведки по Скандинавии, которые работали в ИНО. 
Не был подвергнут репрессиям и аппарат военного атташе, бесперебойно работавший 
в Финляндии в 30-е годы. Однако информация о противнике, его тактике и 
вооружении, которую докладывали высшему руководству, по непонятным причинам, не 
спускалась на уровень командиров армий, корпусов и дивизий, которым предстояло 
вести боевые действия. Не потому ли командование Красной Армии в боях на 
Карельском перешейке ожидали очень большие и неприятные сюрпризы?

Ко мне понимание этого пришло не сразу, лишь в самый канун Отечественной войны, 
когда мы уже вели подготовку в ожидании нападения Гитлера. Тогда Л. Эйтингон 
разъяснил мне эти азбучные истины. Надо сказать, что роль Эйтингона в истории 
советской разведки в годы войны уникальна. Это был единственный руководитель 
разведки органов госбезопасности (кроме Н. Мельникова), имевший высшее военное 
образование. Но у Мельникова был накануне войны лишь небольшой опыт 
агентурно-оперативной работы. Эйтингон же в Академии штаба РККА учился вместе с 
будущими известными военачальниками — маршалами В. Чуйковым, Я. Головановым и 
другими.

Накануне войны был назначен новый резидент в Финляндии — Елисей Тихонович 
Синицын. В отличие от Рыбкина он был одновременно и временным поверенным в 
делах СССР, т. е. исполнял обязанности посла. Синицын закончил разведывательную 
школу, во время событий в Польше участвовал в обеспечении деятельности нашей 
оперативной группы. Таким образом имел опыт работы в экстремальной обстановке 
боевых действий, хоть и не очень большой. Но зато он в совершенстве владел 
немецким языком и проявил незаурядные способности к агентурной работе.

Очень часто противопоставляют разведку и дипломатию. На мой взгляд, это 
происходит от неправильного представления самой сути этой работы. В периоды 
военных конфликтов мы всегда держали в горячих точках резидентов, которые 
одновременно являлись и высшими должностными лицами советской дипломатии. Так 
было с Синицыным, когда он работал, что называется, на два фронта в Финляндии, 
так было и с А. Панюшкиным — резидентом и полпредом СССР в Китае, когда там шла 
гражданская война, потом война с Японией. И не совсем уж давний пример. Ветеран 
ИНО НКВД, закончивший разведывательную школу первого выпуска, А. Алексеев, он 
же Шитов, в решающий момент стал советским послом в Республике Куба. И делалось 
это в тех случаях, когда нужно было сосредоточить усилия дипломатов и разведки 
в одних руках и проводить активные дипломатические действия, опираясь на 
агентуру, которая была лично известна главному резиденту в стране.

Несколько слов о наших недостатках и упущениях в финских событиях. Известно, 
что в военном отношении операция по прорыву линии Маннергейма была плохо 
подготовлена. Сроки начала ее постоянно сдвигались. Большие недоработки были и 
с нашей стороны. Синицын вез с собой в Финляндию 10 миллионов финских марок для 
финансирования деятельности компартии и выезда финских коммунистов в Швецию, 
которые впоследствии, как мы планировали, должны были войти в правительство 
Куусинена. Перед отъездом Синицын получил неверную ориентировку от Берии о том, 
что война начнется не раньше, чем через три дня. Однако военный конфликт 
развернулся в день его приезда в Хельсинки. Со своим аппаратом Синицын попал 
под бомбежку нашей авиации. Бомбы сыпались рядом с советским посольством.

Вспоминается эпизод, когда Синицын в октябре 1939 года был вызван в Москву для 
срочного доклада наркому иностранных дел Молотову как временный поверенный в 
делах. Встречали его представители наркома иностранных дел и с вокзала привезли 
в кабинет Молотова. Это вызвало резкое недовольство Берии: почему он как 
резидент не явился вначале с докладом к своему непосредственному начальнику?! 
После в кабинете Берии состоялся довольно нелицеприятный разговор. Я 
присутствовал при этом вместе с Фитиным. Синицын докладывал Берии. Он, как 
человек недостаточно опытный в аппаратных условностях, начал с информации, 
которую он только что доложил Молотову и как тот ее воспринял. Чтобы остановить 
Синицына, я дважды наступал ему под столом на ногу. Только таким образом 
удалось прервать его. Ведь Берия ждал доклада не о политической обстановке в 
Финляндии, которую он и без Синицына хорошо знал, а хотел услышать предложения 
по задействованию и использованию агентов, бывших в его распоряжении, причем не