второстепенными. Основные же события развертывались на Карельском перешейке и в 
районе Ладожского озера. 

Так как работа велась непрерывно, все мы были разбиты на две смены. Смена 
работала круглые сутки. Сменялись в 19.00 и сразу шли спать. Тогда слова 
"спать" не боялись и не заменяли его более деликатным "отдыхать". 

Весь следующий день, как правило, занимались в академии, а вечером опять на 
сутки заступали дежурить в Генштабе. Доставалось крепко, но мы не роптали: дело 
интересное и к тому же война! Мы были молоды, полны сил, и все казалось нам 
нипочем. 

Зима 1940 года отличалась суровостью. Стояли сильные морозы. Маневренные 
действия войск крайне ограничивал глубокий снежный покров. 9-я и 14-я армии 
растянулись вдоль дорог и медленно продвигались вперед, отбивая атаки 
выходивших на их тылы финских лыжных батальонов. Сплошной фронт был лишь на 
Карельском перешейке, где вели бои 7-я и 13-я армии под командованием К. А. 
Мерецкова и В. Д. Грендаля. 

Надо прямо сказать, что в то время наши войска оказались малоприспособленными 
вести войну в условиях Финского театра. Леса и озера, бездорожье и снега были 
для них серьезным препятствием. Очень тяжело пришлось, в частности, 44-й 
стрелковой дивизии, которая прибыла с Украины и сразу же под Суомуссалми попала 
в окружение. Командовал этой дивизией А. И. Виноградов. 

Для расследования обстоятельств дела и оказания помощи окруженным по указанию И.
 В. Сталина в 9-ю армию был послан Л. З. Мехлис. Донесения его часто проходили 
через мои руки и всегда оставляли в душе горький осадок: они были черны как 
ночь. Пользуясь предоставленными ему правами, Мехлис снимал с командных постов 
десятки людей, тут же заменяя их другими, привезенными с собой. Для комдива 
Виноградова он потребовал расстрела за потерю управления дивизией. Позже мне не 
раз приходилось встречаться с Мехлисом, и тут я окончательно убедился, что 
человек этот всегда был склонен к самым крайним мерам. 

После советско-финляндской войны - 12 марта 1940 года слушатели Академии 
Генштаба опять вернулись к нормальной учебе. Наш курс на месяц выехал в Винницу,
 где на местности отрабатывались различные оперативные и тактические задачи, а 
также вождение колонн. В последнем случае слушателю указывался определенный 
маршрут, как правило по проселочным дорогам, и он обязан был провести по нему 
воображаемую колонну, фактически обозначенную только одной машиной. Ездили 
обычно ночью. Ведущий сидел с шофером в кабине, а остальные в кузове автомашины,
 готовые к смене ведущего. 

На академии заметно стали сказываться выводы, сделанные высшим командованием из 
опыта только что закончившейся войны. Была значительно поднята дисциплина. Из 
учебного процесса изымалось все отжившее, устаревшее. Особый упор делался на 
полевую выучку, на разработку сложных форм операции и боя, умение 
организовывать взаимодействие войск. Воспитательная работа перестраивалась 
таким образом, чтобы формировать командиров, готовых к любым испытаниям. 

Пришлось подтягиваться до уровня новых требований. Все мы понимали, что это 
необходимо и очень поможет в нашей последующей службе в войсках, где вся 
система боевой и политической подготовки пересматривалась и приспосабливалась к 
тому, что нужно на войне. 

Осенью сдали государственные экзамены. Перед выпуском нас опрашивали, кто на 
какую работу желает пойти. Я просился на командную. В какой военный округ 
назначат - особой роли не играло. Территорию, как говорится, мы не выбирали. 

На выпускном вечере от Генштаба присутствовал А. М. Василевский. Он поздравил 
нас и объявил, что те, кто работал во время советско-финляндской войны в 
Генштабе, очевидно, будут туда и назначены. На другой день я и мой друг по двум 
академиям Николай Антосенков подали по команде рапорты с просьбой не назначать 
нас в Генштаб, а послать в механизированные корпуса, которые в то время начали 
формироваться. Просьбу Антосенкова удовлетворили, а я вместе с А. А. Грызловым, 
С. М. Енюковым, В. Д. Уткиным, Г. В. Ивановым и некоторыми другими был 
направлен в Оперативное управление Генштаба. 

Тогда начальником управления был генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, который 
пробыл в этой должности несколько месяцев, после чего был назначен заместителем 
начальника Генштаба. На его место пришел генерал-лейтенант Г. К. Маландин, 
остававшийся во главе Оперативного управления до первых дней войны. Такая 
поспешность в подборе и перемещении столь ответственных должностных лиц едва ли 
была полезна. 

Моим непосредственным начальником оказался генерал-майор М. Н. Шарохин. Я был 
назначен к нему старшим помощником. Уведомленный, очевидно, о моем нежелании 
служить в Генштабе, он сразу же предупредил, что с этими настроениями надо 
покончить и по-настоящему браться за дело. Поняв, что плетью обуха не 
перешибешь, я решил последовать его благому совету и временно посвятить себя