крупных масс танков таился, как полагал Генеральный штаб, ключ к решению 
основных задач операции. Мы твердо высказались за применение танковой армии на 
главном направлении, пролегавшем через Большой Хинган, и обязательно в первом 
эшелоне оперативного построения фронта. 

Мотивировалось это тем, что японцы едва ли ждут здесь такого удара. Позиции их 
на Хингане, по нашим данным, не были подготовлены, отдельные полевые укрепления 
занимались относительно слабыми войсками. Горы же мы считали вполне 
преодолимыми для опытных танкистов. Если упредить противника в овладении 
имевшимися там проходами, у него не найдется силы, способной противостоять 
танковой армии. 

Не последнее место занимали соображения относительно захвата инициативы. При 
внезапности удара мощная и стремительная танковая армия могла сделать очень 
многое и задавала бы нужный тон всей фронтовой операции. 

Не простым был вопрос о взаимодействии фронтов, в частности о сроках начала 
фронтовых операций. Важность его общеизвестна, но в Маньчжурии правильное 
согласование усилий между фронтами приобретало особое значение вследствие 
чрезвычайно сложных и далеко не одинаковых условий на различных направлениях. 

Очень заманчиво было оттянуть силы японцев из полосы действий Приморской группы.
 На первый взгляд казалось, что для этого целесообразно пораньше начать 
наступление Забайкальского фронта. По нашим расчетам, противник мог перебросить 
туда свои войска из Приморья примерно к десятому дню операции. Вот тут-то и 
следовало нанести удар со стороны Приморья. 

Однако такой вариант имел много скрытых опасностей. Никто не мог поручиться за 
то, что японское командование непременно станет ослаблять приморское 
направление, а не использует для отражения нашего наступления из Забайкалья 
другие войска. В этом случае противник получил бы возможность бить советские 
фронты, так сказать, в порядке очереди. Кроме того, наши действия в Приморье 
утратили бы внезапность: враг ждал бы здесь удара и, конечно, принял бы меры, 
чтобы парировать его. 

При таком рассуждении предпочтительнее казалось одновременное наступление 
фронтов. 

В конечном итоге не был отвергнут ни тот, ни другой вариант. По указанию Ставки 
Генеральный штаб продолжал обдумывать и разрабатывать каждый из них. Ставка 
полагала, что обстановка перед началом войны сама подскажет наиболее правильное 
решение возникшей альтернативы. 

Наше стремление к внезапности действий очень осложнялось тем, что японцы давно 
и твердо уверовали в неизбежность войны с Советским Союзом. Достижение 
стратегической внезапности являлось делом едва ли осуществимым. Тем не менее, 
раздумывая над этой проблемой, мы не раз возвращались к первым дням Великой 
Отечественной войны: ее наша страна тоже ожидала, готовилась к ней, однако удар 
немцев оказался внезапным. Следовательно, и в данном случае не надо было 
преждевременно отказываться от фактора внезапности. 

Внезапность начала войны на Дальнем Востоке зависела прежде всего от сохранения 
в секрете степени готовности советских войск. С этой целью был разработан и 
строжайшим образом соблюдался особый режим перегруппировок. Срок начала боевых 
действий никому, конечно, не объявлялся. Возможность достижения внезапности 
таилась также и в необычном порядке сосредоточения материальных средств. Мы 
считали, что враг, хотя и узнает о поставках союзников, все же непременно 
завысит сроки наших перевозок по единственной в Сибири железной дороге. 
Ожидалось, что на основе относительно слабой пропускной способности 
Транссибирской магистрали японцы определят начало войны где-то на осень и, 
видимо, только к этому времени сами будут полностью готовы к ней. 

Полагались мы и на уверенность врага в том, что советские войска не начнут 
наступления при неблагоприятных погодных условиях. А ведь срок начала военных 
действий против Японии, согласованный с союзниками - "через два-три месяца 
после окончания войны с Германией",- падал как раз на очень неудобный с точки 
зрения формальной военной логики период дождей на Дальнем Востоке. По всем 
правилам этой логики японское командование должно было ждать удара с нашей 
стороны несколько позже, когда установится отличная сухая погода. Впоследствии 
подтвердилось, что Генеральный штаб не ошибся в этих своих предположениях. 
Японское командование ожидало начала войны в середине сентября. 

В интересах внезапности использовалась и местность, о чем частично уже 
говорилось. Совершенно естественно, что враг не рассчитывал на возможность 
ударов вообще, а танковых тем более через труднопроходимые горы, тайгу и 
пустыню. Это относилось прежде всего к монгольскому участку фронта, как бы 
отгороженному от Маньчжурии и Внутренней Монголии Большим Хинганом и почти 
безводными степями, примыкающими к Гоби. Горные хребты, таежные заросли, 
зыбучие пески вопреки все той же формальной логике тоже стали союзниками 
советского оружия.