живодером, а Аннушка ласково улыбнулась невестке, проговорила: 

- Гляжу на тебя, дочка, и себя вспоминаю... Тоже вот так норовила за всем 
доглядеть, - отвечала она. - Всякую живность жалела. Прилетят, бывало, пташки 
из дальних краев, зачнут напевать да гнездышки вить вот-то моя радость! 

Слушая, Наталья все больше проникалась к ней чувством и пожалела, что раньше 
относилась без особой теплоты. Уважать уважала, а не любила. И сама не знала 
почему. Видимо, если бы сразу перебралась к ним жить, могла бы сродниться. 

Приумолкшая было степь опять наполнилась веселым гомоном, возгласами, рокотом 
моторов. Из края в край гуляли тракторы, то и дело подъезжали повозки, люди 
торопливо относили к сеялкам зерно. 

К вечеру отведенный для проса клин был засеян, и тракторы перегонялись на новый 
клин, выделенный под кукурузу. Понимая, что на поле ей делать больше нечего, 
Наталья раньше всех направилась в село. С дороги она свернула опять к реке, на 
которую во все времена не могла наглядеться, но теперь вид реки, залитой точно 
расплавленной лавой, предзакатными лучами солнца, не возбуждал в ней радостного 
ощущения. Мысленно перебирая в памяти виденное днем, она уже не могла чему-то 
горячо радоваться или печалиться чужой беде - как-то враз посвежела, 
встряхнулась, побывав на поле, но тяжелее стало на сердце. Безутешная грусть 
закралась в душу и, казалось, осела там, отдавала ноющей болью. 

А вокруг нее - и этот раненый, отчаянно бившийся на пашне грач, и зерно, 
брошенное в землю, и весенняя даль просини, и ласково греющее солнце - все, 
решительно все стремилось к тому, чтобы дать кому-то новую жизнь. И Наталья, 
виновато укоряя себя, то ли прошептала, то ли вслух спросила: "А я? Кому я дала 
жизнь? Лечу больных... Но это же не то!" 

И, распаляя себя чувствами, ставшими тяжкими и горькими, Наталья впервые с 
грустью подумала, что у нее нет ребенка. Ей хотелось чувствовать его в своем 
сердце, потом растить, как птенчика, забавлять с материнской нежностью. Думая о 
ребенке, она вместе с тем и пугалась этого желания. 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 

Во все окна Верочка глядела, поджидала сестру. Уйдя без завтрака, Наталья как 
нарочно припозднилась, не пришла и к обеду. "Ну и вредная! Уйдет, так ровно на 
целую вечность!" - сердилась Верочка. 

А как хотелось именно сейчас, в эту минуту, подивить сестру! Во-первых, 
получено письмо от Алексея, плотное такое - не иначе, карточка вложена. Наташе 
это доставит немалую радость. Во-вторых... Тут Верочка замолкала, чувствуя, как 
щеки обдает жаром. Несколько раз любопытства ради порывалась она спросить, как 
быть, если приглянулся парень, и что ей, Верочке, в таком случае делать? И 
можно ли согласиться, если он приглашает посидеть наедине и зовет даже пройтись 
в сад? Правда, совсем чудно сидеть там под старой грушей и слушать, как щелкает 
в кустах соловей. Да только можно ли быть вдвоем, к тому же ночью?.. 

Все это столь же волновало, сколь и смущало Верочку. Как всегда, поверяя свои 
нехитрые тайны старшей сестре, Верочка не могла ее дождаться и сомневалась, 
успеет ли обо всем поговорить. Ведь у нее прорва дел - отец велел воды в кадку 
налить, да загнать в катух корову, овец, да накормить наседку с выводком 
крохотных цыплят, тенькающих в кошелке, а за окном густеют сумерки, того и 
гляди звуки гармони покличут на вечеринку. 

С улицы послышался голос Натальи, и Верочка метнулась к ней козочкой. 
Жгуче-синие, как утреннее небушко, спокойные, слегка выпуклые глаза Верочки 
доверчиво лучились. 

- А я ждала-ждала тебя, - нараспев протянула она и вдруг, заметив на лице 
сестры озабоченность, забеспокоилась: - Чего такая невеселая? 

- Да так просто... устала. 

- Хочешь, я тебя обрадую? Ну, скажи, хочешь? 

- Смотря чем. 

Повернувшись на каблучках, Верочка убежала в комнату, взяла с подоконника 
письмо и, озорно сверкая глазами, сказала: 

- Ну-ка, пляши. Вот здесь... сию минуту! 

Наталья пыталась взять письмо без лишних церемоний, но сестренка отступила на 
шаг и спрятала дрожащий в руке конверт за спину. 

- Отдай. И охота тебе домогаться, - попросила Наталья и как бы невзначай 
спросила: - От кого письмо-то?