За едой судачили о всякой всячине: и что привезли в кооперацию, и какого лучше 
материала взять на рубашонки детям, и почему на прилавки редко выбрасывают 
самый ходовой товар - ситец. Потом заговорили о сынках и дочках, которые в 
наш-то век совсем отбились от рук; не успеют повзрослеть, как разлетаются по 
свету, - все норовят в город, и разве только агрономы да учителя оседают в 
родимых местах. 

- С образованием, вот и едут, - заметила Наталья. - На это обижаться не 
приходится. 

- Да уж и правда. Нам-то, темным людям, езда была и невдомек, проговорила 
Аннушка, отпила из бутылки молока, вытерла уголком платка губы и продолжала: - 
Бывалыча, на соль денег не хватало... Хлеба, почитай, до весны но дотягивали, 
хоть зубы на полку клади... Теперь и в хлебе нет нужды, и работа ладится... 

- А чего ж твой Митяй недовольство выражает? - поддела Христина, слывшая на 
селе языкастой и норовистой. 

- Не городи, кума, - отмахнулась Аннушка. - Уж я-то муженька с коей поры знаю...
 - Она повременила и, видно, не удовлетворенная своим ответом, добавила: - 
Мой-то охапку сена обчественного не возьмет. А ежели и взял кого на заметку... 
Вот хоть бы тебя... чтоб сено не растаскивали... так за такое нужно не ругать, 
а премию давать. 

- Я бы ему дала премию!.. - бойко, с каким-то непонятным намеком ответила 
Христина и расхохоталась. 

- Свою премию вон жеребцу под хвост снеси! - оборвала одна из женщин, заставив 
Христину прикусить язык. 

В это время где-то за вагончиком нежданно грохнул выстрел из ружья. От испуга 
Наталья даже опрокинула недопитое в бутылке молоко. Вихрем взметнулись с поля 
птицы, и только один грач затрепыхался на пашне. 

Не помня себя Наталья подхватила сумку, побежала. С трудом поймала отчаянно 
бившегося грача. У него с узловато-сизой ноги медленно стекали бусинки крови. 
Грач глядел испуганно и даже в беде не выпускал из клюва червяка. 

- Бедный, птенцам своим нес, - погладила его Наталья. 

Она колебалась, не зная, что с ним делать. "Отнести домой, выходить, но у него 
же птенцы, они ждут и могут погибнуть с голода... А если перевязать? Честное 
слово, перевяжу и выпущу!" - улыбнулась Наталья, радуясь своей наивной мысли. 

Присела на корточки и едва прикоснулась к окровавленной ноге, как грач 
нацелился глазами и больно клюнул ее в палец. "Глупый, да я же хочу тебя спасти.
.." - шептала Наталья и, слегка прижав под мышкой голову птицы, начала 
бинтовать ногу. 

Сзади послышались чьи-то шаркающие шаги. 

- Ощипала? - услышала Наталья злорадный голос и обернулась: перед ней стоял 
Паршиков. 

- Кто стрелял? - строго спросила она. 

- Ясно. Умеем! - засмеялся Паршиков, шевельнув плечом, на котором висело ружье. 


- Эх, ты!.. 

Паршиков с недоумением поглядел на нее. 

- Подумаешь, птица! Вредителей - с поля вон! 

- Сам ты вредитель! Уйди с глаз долой! - резко оттолкнула его Наталья. 

Перевязала ногу, потом расправила поломанные на левом крыле перья, осторожно 
посадила грача на пашню и отошла. Грач посидел немного, раза два клюнул себя в 
ногу, стараясь сорвать повязку, потом неловко сделал короткий разбег и полетел 
низко, над самой землей. Может, впервые в его жизни этот полет был мучительно 
трудным. Он все тянул и тянул через пашню, держа направление в сторону 
зеленеющего бора. Оттуда доносился птичий галдеж, и Наталье почудилось, что это 
маленькие, головастые и безобидные грачата ждут своего кормильца с пищей... 

Не в силах заглушить в себе жалость, Наталья подошла к женщинам и сказала: 

- Грач пользу дает людям, а он, поганый, чуть не сгубил. 

Женщины согласно закивали в ответ, кто-то даже выругался, назвав Паршикова