а выше, по самую кровлю - глинобитная. Изба обнесена частоколом, горбато 
сползающим к самой реке. В молодости своей Игнат был человек заводной, упрямый. 
Поругавшись однажды с отцом и выпоротый ремнем за непослушание, Игнат с 
котомкой удрал ночью из дому. 

Шло время, тужил Фрол, что поступил круто, смутно надеялся, что сын объявится, 
да только не внял его поздним глухим просьбам Игнат. Едва очутился парень на 
свободе, взыграла в нем страсть повидать белый свет. Поначалу нанялся в 
грузчики на станции Лиски, а скопил деньжонок - махнул прямо на юг, к Черному 
морю. 

Ехал в беспокойном смятении, откровенно побаиваясь этого края и его людей; еще 
в дороге наслушался, будто селятся там горцы, которые холодное оружие при себе 
держат, даже пляшут с ножами в зубах и жен имеют краденых... 

Попал он в Феодосию и подивился, когда увидел, что море совсем не имеет черноты,
 хотя и зовется Черным; вода в нем, напротив, зеленая, с белыми волнами, 
несущимися вскачь. Храбро разделся, попробовал искупаться - ширь-то какая! - 
плыви хоть до горизонта, куда скатывается море дугою, и тело легко держится на 
воде - пошевеливай только руками. 

А вечером Игната зазвали к себе рыбаки. В каменной хибарке, похожей на погребок,
 ночь напролет прокутил он с новыми братками. 

Разбудили Игната чуть свет. В тихом томлении дремало море. Вода отливала 
причудливыми красками: у самого берега была чистейшая, каждый камушек, каждая 
рыбешка проглядывались, как в зеркале, а дальше лежала зеленая полоса, а еще 
дальше - лиловая, будто стлалась над морем густая пелена тумана. 

Всматриваясь, Игнат с удивлением заметил, что вон там, в море, вода кипит, 
словно подогретая со дна. Подбежал к рыбаку, спросил, что это за диво, а тот 
спокойно ответил: "Кефаль идет. Стадно любит ходить..." 

По душе пришлась рыбацкая жизнь Игнату. Остался на море. Бросали тяжелые сети и 
в прибрежных водах, и на глуби. Промышляли до поздней осени, пока не застигали 
опасные штормы. 

С наступлением холодов рыбаки расставались на время с морем, уходили к семьям. 
В эту пору тоскливо становилось Игнату, и хотя товарищи звали его к себе пожить,
 все равно тяготился он своим одиночеством. Как-то пришлось ему зимовать в 
Инкермане, и тут подвернулась ему на глаза девица. Звали ее Нелла. Про нее 
рыбаки говорили: "Живая, как чайка". Темные волосы носила, не заплетая, и они 
тяжелыми пучками свисали на спину, а если бежала или поворачивалась лицом к 
ветру, волосы метались позади, как крыло ворона. Многие парни зарились на нее, 
да только ни с кем не хотела она знаться. Покорил ее Игнат - то ли силушкой, то 
ли сердцем открытым. 

После недолгих приготовлений рыбаки справили шумную свадьбу. Зиму прожили 
вместе, ревниво не отлучаясь друг от друга. А по весне, когда опять начался лов,
 Игнат забрал молодую жену с собой. В кочевой жизни была она незаменимой 
помощницей. 

На другой год Нелла родила девочку. По настоянию Игната, ее назвали тоже Неллой.
 Жену с ребенком Игнату пришлось отвезти в Инкерман, а самому вернуться к 
товарищам. 

С того времени каждый сезон они жили в разлуке; муж возвращался только поздней 
осенью. Жена часто шутила: "Всю зимушку греешь меня, а летом и без того жарко!" 


Не нравилось Игнату жить порознь, да что поделаешь, приходилось мириться. 
Деньги не лежат на дороге, их надо заработать. 

Минуло пять лет. А на шестой год Игната постигла беда: приехал с промысла 
поздней осенью и не застал дома жены. Кинулся к соседям, а те только руками 
развели: "Да что же ты, дурень, не видел, кого выбирал? Голову тут ей один 
вскружил..." Жена и вправду увязалась за каким-то моряком и на попечение мужа 
оставила несмышленую Неллу. 

В порыве гнева Игнат порвал метрику дочери, пригрозил ей, чтобы она забыла свое 
старое имя, и стал звать ее Натальей. Дочке было невдомек, куда девалась мать, 
долго и безутешно ждала ее, а со временем, когда тоска утихла, стала особенно 
доверчивой и ласковой к отцу. 

Только Игнат был молчаливым, ушел в себя, потом запил с горя. Потянуло его на 
родину, продал скудные пожитки и уехал в жданную, по которой сердцем изошелся, 
Ивановку. Отца не застал. Фрол лежал на погосте. 

Не успел обжиться, как языкастые бабы пустили слух: "Чужая кровь в дочери 
Игната. Антихристом рождена". Бабы это говорили, суча перед диковатой, как лань,