девочкой кулаками. Наталья смекнула, в чем дело, и в слезы: "Батя, уедем 
отсюда. Житья не дадут!.." Отец цыкнул на нее и выскочил на улицу, подбежал к 
судачившим на завалинке бабам, готовый поколотить их. 

- Посмейте еще раз обозвать. Только посмейте!.. Я вам подпущу красного петуха! 

С той поры как рукой сняло - присмирели бабы, зная вольный нрав Игната. Чего 
доброго, и вправду спалит, нет на нем креста! 

Чем дольше Игнат жил в одиночестве, тем чаще над ним подтрунивали селяне, 
называя старым вдовцом, и намекали, что выпорхнет дочь из дому некому будет 
даже белье постирать. Игнат страшился одиночества и, раскинув умом, решил: пока 
не поздно - жениться. Посватался к вдовушке Пелагее, по душе она ему пришлась - 
степенная, умелица на все руки. Вторая помолвка была справлена без радости и 
без печали. 

Через год Пелагея принесла ему дочь. Игнат загорюнился, узнав, что народился не 
сын, но бабка-повитуха утешила: дочка-то вылитый папаша, и, стало быть, 
наречено ей быть счастливой. Назвали ее Верочкой. 

Не суждено было Игнату пожить и со второй женой. Через три года при новых родах 
скрючили Пелагею тяжелые схватки... И в родильный дом Игнат довез ее мертвой. 

Наталья была на семь лет старше своей сестры, но с годами эта разница 
сглаживалась. 

"Ишь как вытянулись", - думал Игнат о своих дочерях, находя, что только в одном 
они разнились - в характере. В отличие от Веры, очень доброй и кроткой, Наталья 
обладала веселым, даже отчаянным характером: ей не стоило труда залезть на 
дерево и выбрать из гнезда грачиные яйца; частенько ввязывалась она в драку с 
ребятишками, и в конце концов те стали просто побаиваться ее. С начала лета и 
до осени, когда школа была на замке, Наталья работала в поле, подчас не уступая 
взрослым, умела и на коне верхом ездить, и подавать снопы на дроги... Бывало, 
дивились женщины, как она одна отбивалась от парней снежками или, поджав колени,
 мчалась с горы на ледянке. Несмотря на замужество, она и теперь почасту ходит 
на посиделки к подругам или танцевать в клуб. Вот и сегодня - не успел еще 
свернуться по-зимнему короткий день, как Наталья стала прихорашиваться перед 
зеркалом. 

Игнат смотрел на нее придирчиво, а Наталья, догадываясь, что отец опять будет 
удерживать, подошла к нему и с мягкостью в голосе спросила: 

- Чего ты, батя? Сердишься? 

- Сидела бы дома. 

- Почему? 

- Нечего гулять да лясы точить. Чай, не вольная... 

- Прямо уж и повеселиться нельзя? Сиди, как затворница... Я на часик, ладно? - 
И чувствуя, что отец не станет больше перечить, тихо выпорхнула из дома. 

В клубе между тем народу собралось много. На стульях, расставленных подковой в 
зале, сидели парни и девушки. Среди них были и те, кто, несмотря на зимнюю 
стужу и дальность, пришли из соседних деревень Выселок, Дубовки. У входа 
пожилые женщины в платках, повязанных узелками на подбородке, щелкали семечки, 
нет-нет да вздыхали, глазея на молодежь. 

Наталья попала в самый разгар веселья. Три балалаечника и гармонист восседали 
на хорах и усердно играли, то и дело оглашая высокие своды озорными припевками. 


Возбужденная, вся пылая, Наталья чувствовала себя какой-то легкой и радостной, 
танцевала до упаду. Никто не приметил, как она неожиданно захромала и, еле 
дойдя до скамейки, села. Ощущая острую боль в ноге, Наталья сняла туфлю, 
провела по подошве рукой. 

- Так и знала, гвоздь... - она отдернула руку, больно уколов палец. Наталья не 
знала, что делать. Она обернулась и увидела, что рядом с ней сидит тот самый 
военный, которого встретила в лесу. 

- О, это вы? - обрадовалась Наталья. 

- А как вы думаете: это я или нет? - широко улыбнулся он. 

Весь этот вечер капитан Завьялов не сводил с нее глаз, искал случая заговорить. 


- Ну, раз это вы, тогда по старому знакомству загните вот этот гвоздь, - она