споткнулась. Я, то есть товарищ этот, - поправился Гребенников, - громко 
произнес: "Раз!" Проехали немного, и опять лошаденка споткнулась, и я более 
строго: "Два!" Наконец, третий раз споткнулась. Я выхватил наган и пристрелил 
клячу... Проходит время, медовый месяц наш кончился... И вот однажды жена, 
чем-то недовольная, зашипела на меня. Я ей говорю внушительно: "Раз!" Она не 
поняла и еще больше шипит. "Два!" - ей по всей строгости. Она взглянула на меня,
 и глаза у нее от страха повылазили. Видно, вспомнила про лошадь. С той поры 
такая ласковая да пригожая стала..." 

- Вот так иные поступают, - добавил Гребенников и насупился. - Но я думаю, не 
строгостью нужно брать, а внимательностью. Женщина, она как воск, пригрей ее - 
и расплавится. 

Помолчали. Кто-то вздохнул, кто-то закурил цигарку и, поперхнувшись дымом, 
закашлялся. 

- Сам я немножко виноват, - переждав минуту, проговорил Костров. 

- Возможно, - согласился Гребенников. - А как она характером? 

- Кто ее знает, свыкнуться мы как следует не успели. Едва поженились, как в 
армию взяли. - А про себя Костров подумал: "Оставил ее, молодую... Может и 
загулять". Следя за его потускневшим взглядом, Бусыгин словно угадал его мысли: 


- Поиграет и остепенится. Вот бы только война не грянула. 

- Воевать-то вроде не с кем, - ответил Костров. - С неметчиной у нас лад. Не 
думаю, что полезут. 

- Для кого неметчина, а для нас она теперь добрый сосед, - поправил капитан 
Семушкин. 

- Войны не будет, - добавил Бусыгин и после долгого молчания спросил: - А 
все-таки скажите, товарищ комиссар, будет или нет война? 

Послышался приглушенный смех. 

- Чего же ты заклинал, если сам не уверен? - одернул его Семушкин. 

- Откуда нашему брату знать? Мы же эти самые договоры не подписываем, - в 
сердцах ответил Бусыгин. 

- Видите ли, договоры - это вопрос большой политики, сложной дипломатии, - 
медленно, раздумывая, заговорил полковой комиссар. - Наше правительство 
заключает их с чистым сердцем. Но силу эти договоры имеют тогда, когда и другая 
сторона честна и не превращает их в фиговый листок. Вы же знаете, как Гитлер 
топчет договоры. И кто поручится, что сегодня он разделается с малыми странами, 
приберет их к рукам, а завтра не пойдет против нас? Можем ли мы доверять ему? 
Нет. Значит, надо готовить себя к трудной, серьезной борьбе! 

Умащиваясь на ночь, еще долго говорили бойцы, перебрасывались колкими остротами,
 вспоминали своих жен, невест и опять же думали о войне... 

Постепенно голоса стихали. А зима по-прежнему злилась, бушевала, крепчал ветер, 
и над всем лесом стоял протяжный, беспокойный гул. 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 

Опять в дорогу, и хлопот полно, и как-то немножко тревожно... Николай 
Григорьевич, его жена и дети - Алеша, с упрямым вихорком русых волос, Света, 
еще несмышленая, но умеющая сама заплетать косички и повязывать бант, - 
небольшая, как и у многих военных, семья Шмелева едет на новое место. 

Муторными были сборы. Екатерина Степановна вместе с детьми жила в одной комнате,
 куда вселились еще во время финской кампании, и хотя знала, что придется 
уезжать, со дня на день ждала возвращения мужа, все равно приобретала вещи, 
обставляла комнату новой мебелью. А теперь пришлось многое продать, а то и 
просто подарить соседям. И все-таки, когда садились в вагон, вещей набралось 
много, и, внося в купе чемоданы, ящик, в котором был упакован радиоприемник, 
коробки и свертки, Николай Григорьевич, вспотевший, с взлохмаченными волосами, 
злился: 

- Ох, этот переезд!.. Душу вымотает. Знаем ведь - живем на колесах, а не можем 
привыкнуть возить меньше барахла. 

- Куда уж меньше, Коля? - разводила руками Екатерина Степановна. - Мы и так всю 
мебель за бесценок отдали. 

- А приемник зачем везти? Нельзя на месте купить? А велосипед?.. Просто