- Дывлюсь, яка матка его уродила, - трясясь от смеха, говорит Микола Штанько. - 
Пойдем, братка, ко мне на Вкраину. 

- А чего у тебя делать? 

- Горилку будемо пить, - отвечает Штанько, - да поженимо тебя. 

- Брось заманивать горилкой да бабами, - вмешался остряк. - Сам-то небось маху 
дал... 

- Якого такого маху? 

- Такого. Дернуло тебя жениться раньше сроку. 

- Батька поторопил. 

- Э-э, знаем. А теперь вот ты служишь, снег копаешь, дрожишь тут, как цуцик, а 
ее кто-нибудь за цицки щупает... 

- Женки, они разные бывают. Иную пока греешь - верность блюдет, а как отлучился 
- к другому под бочок лезет. 

Алексей Костров чуть не выронил лопату, на которую опирался. Слова эти, как 
ножом, резанули его, и он беспокойно посмотрел на товарищей, которые 
покатывались со смеху. Если бы темнота позволила в эту минуту увидеть его лицо, 
нетрудно было бы прочесть на нем: "А? Вы о ком это? Про мою Наталку?.." - и 
Алексей, может, сразу бы, совсем не задумываясь, ответил: "Нет, нет, она совсем 
не такая, как вы думаете!" Но сейчас Костров сидел насупленный и молчаливый: "А 
писем-то нет!.." 

Молодые люди по природе чувствительны: обогрей сердце, приласкай, и оно будет 
податливее воска, но едва потревожишь, как сделается тверже камня. Нечто 
подобное испытывал теперь и Алексей, который мысленно перенесся в родную 
Ивановку... 

"Уже вечереет, - думал он. - Что сейчас делает Наталка? Пришла из медпункта и 
сидит дома... Ну, конечно. Сидит, наверное, пригорюнясь, у окна и думает... Но 
почему от нее писем давно нет? Может, занята по дому. Отписывал Игнат, что 
собираются избу перегородить, одну половину отдать ему с Натальей. Значит, ждут.
.. Но все-таки могла бы урвать час для письма. А может, настроения нет?.. Не 
любит она без настроения писать. Чудная! Могла бы и сняться, карточку прислать..
. Ведь сколько времени не виделись. Эх, солдатская житуха!" 

Алексей был так погружен в думы, что не услышал, как кто-то подошел к нему 
сзади, и хриповатым голосом заметил: 

- Так-так... Отдыхаем, значит? Не ударим в грязь лицом... Старшего ко мне! 

Костров вскочил, устремив глаза на подошедшего, и сразу узнал заместителя 
командира дивизии полковника Гнездилова, которого не раз видел на строевых 
занятиях и в штурмовом городке. По привычке Алексей одернул шинель, поправил 
шапку-ушанку со свалявшимся искусственным мехом и зычно начал: 

- Товарищ полковник! Докладывает сержант Костров. Вверенная мне группа 
выполняет... - и запнулся, видя, как полковник махнул рукой, давая понять, мол, 
и без того видно, чем занимается вверенная тебе группа... 

Не дослушав рапорта, полковник зашагал по плацу, а сзади, в смятении, 
непривычно мелкими шажками семенил Алексей Костров. По натуре Костров был не 
робкого десятка, а теперь весь как-то обмяк, принужденно сдерживал дыхание, 
боясь кашлянуть. В дивизии знали полковника Гнездилова как человека крутого, и 
поэтому многие откровенно побаивались его, старались не попадаться на глаза. 
Полковник был роста низкого, но тучный и широкий в груди; его крупное лицо с 
резко выдающимся подбородком вроде бы сходило на нет на покатом лбу; голова у 
него была маленькая, лысеющая, Гнездилову шел шестой десяток, но, наверное, как 
и все военные, к тому же строевики, он был не по летам бодр, аккуратно подтянут 
и с легким проворством шагал сейчас по рыхлому глубокому снегу. 

- Какое прохождение службы имеешь? - не оборачиваясь, строго спросил полковник. 


- Помощник... Во взводе... У командира, - сбивчиво ответил Костров и хотел 
что-то добавить, но полковник перебил: 

- Не о том спрашиваю. Сколько лет в армии? 

- Третий пошел... 

- А порядка ни черта не знаешь! - упрекнул Гнездилов. - Учишь-учишь вас,