- Ты где это припозднилась? - повел бровями Игнат и хотел еще какое-то внушение 
сделать. 

Но Наталья опередила: 

- Вроде бы не знаешь? Да в клубе. Кино новое показывали. 

Она виновато опустила глаза и прошла в комнату. На кровати лежала, разметав 
руки и слегка посапывая, Верочка. На полу валялась раскрытая книга. Наталья 
подняла ее, взглянула на обложку: "Красное и черное". Она сунула книжку в 
этажерку и, быстро раздевшись, легко взобралась на кровать, перешагнула через 
сестренку и - под одеяло. 

- Ой, ты холодная, как ледяшка! - спросонья буркнула Верочка. 

- Погрей, я вся иззяблась, - прижимаясь к сестренке, сказала Наталья. 

- Дельная картина? 

- Какая картина! На танцах была, - шепнула Наталья и призналась: - Я туфли 
испортила. Только папе не говори... 

Скоро послышалось сонное дыхание сестренки. А Наталья еще долго лежала с 
открытыми глазами и беспокойно думала, зачем она понадобилась этому военному, с 
какой стати он поджидал ее?.. "Тоже мне - ухажер! Гвоздя не мог согнуть!" - 
усмехнулась она, с головой кутаясь в одеяло. 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 

Поутру Наталья любила, не одеваясь, в одном ситцевом платье выходить на улицу и 
подолгу стоять, чувствуя, как наливается свежестью тело. Этой своей давней 
привычке она не изменяла и зимой, в морозы, если даже приходилось что-нибудь 
делать в палисаднике или носить воду в кадку, что стояла в сенцах. 

Когда проснулась нынче, в густо запушенные инеем окна едва пробивался свет. 
Вышла на улицу и удивилась - как распогодилось! Какой простор и какая звонкая 
слышимость! Небо высокое, без единого облачка. Акации с колючками на золеной 
коре и кусты сирени под окнами стояли мохнатые от инея, в задумчивой тиши, и ни 
одна ветка не шевелилась, только синица, весело попискивая, перелетала с куста 
на куст, стряхивала с нижних веток снежинки. Под лучами только что взошедшего 
солнца румянели и окна, и сугробистое поле, и даже столбы дыма, круто и лениво 
поднимавшиеся из труб. 

Наталья на скорую руку поправила волосы, и в платье с закатанными рукавами 
пошла за водой. Колодец был у сухого лога, через который проходила переметенная 
снегом дорога. Позванивая ведрами, Наталья шла торопливо: надо было успеть 
прополоскать и вывесить белье, а потом идти на медпункт. 

Возле сруба и на самом венце за ночь напластался лед. Из колодца шел белый 
теплый пар. Подцепив ведро воды, Наталья прикоснулась было к железной рукоятке 
барабана, но тотчас отдернула руку, почуяв, как пальцы в одно мгновение 
пристыли к металлу. Она подышала на пальцы, стараясь их отогреть. 

В это время из лога вымахнул на горку знакомый ей капитан. Она узнала его и 
отвернулась, ожидая, что вот-вот подъедет. Но лыжи проскрипели не 
останавливаясь. 

Что-то екнуло в душе у Натальи, она резко повернулась, ведро упало наземь и 
звякнуло. 

Завьялов оглянулся. Из-под выбившихся на лоб волос на нее глядели голубые 
удивленные глаза. 

- Рад вас видеть! Право, не узнал. Богатой станете! 

- А я думала, что в приметы верят одни старушки. 

- Это я так... Поговорки ради... - Завьялов хотел найти теплые, душевные слова, 
но так и не смог; поспешно подойдя к самому колодцу, хотел помочь отнести ведра.
 

- Не надо. Я сама... - возразила она и попросила только на минутку рукавицу. 
Надев ее, Наталья начала доставать воду, а тем временем Петр Завьялов жадно 
разглядывал ее. Живое, соблазнительное тело, кажется, даже на морозе отдавало 
теплом. Почти физически, до головокружения он почувствовал силу в ней... 
Наталья поставила ведро на обледенелый камень и быстро, будто ненароком 
взглянула на Петра. Он невольно смутился. Ее темные, непроницаемые глаза 
показались серьезными и пытливыми. И выражение лица было строгим, но, как 
заметил капитан, серьезность эта была какая-то особенная, привлекательная. Она 
изредка вскидывала длинные ресницы, и тогда глаза ее светились потаенным огнем.