- Хорошо, разберусь. Я сейчас прибуду, - приглушенно ответил Павлов. 

Тихо, чтобы не разбудить жену, он вышел из спальни, оделся и поехал в штаб 
округа, размещавшийся в университетском городке, в четырехэтажном сером здании. 
На широкой каменной лестнице его встретил совершенно убитый и растерянный 
оперативный дежурный. Он пытался доложить, но будто онемел и только протянул 
дрожащей рукой телеграмму. 

Догадываясь, что случилось что-то тревожное, Павлов, однако, не стал читать 
телеграмму на ходу, широким шагом прошел в кабинет и, не садясь за стол, 
обернулся к вошедшему дежурному: 

- Ну что там такое? 

Взял телеграмму, впился ничего не выражающими и будто неживыми глазами. 

"1. В течение 22 - 23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах 
Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого и 
Одесского военного округов. Нападение немцев может начаться с провокационных 
действий. 

2. Задача наших войск - не поддаваться ни на какие провокационные действия, 
могущие вызвать крупные осложнения. 

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, 
Киевского особого и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности 
встретить внезапный удар немцев или их союзников. 

3. Приказываю. 

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных 
районов на государственной границе; 

б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, 
в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать; 

в) все части привести в боевую готовность без дополнительного подъема 
приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и 
объектов. 

Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. 

Т и м о ш е н к о 

Ж у к о в". 

В кабинете уже появились срочно вызванные заместители командующего, начальники 
служб, но Павлов не слышал, как они входили; он стоял неподвижно, чувствуя, 
будто все в нем отнялось. В глазах не было ни гнева, ни горя - они не выражали 
никакого настроения, застыли тяжело, как и все его полнеющее тело. Потом он 
вяло положил руку на лоб, медленно потер; лицо было холодное и влажное. 

- Чепуха! - вдруг крикнул он, и голос показался ему чужим, беспомощным, и стало 
неловко, что он так громко кричит неизвестно на кого, в этом притихшем, 
скованном напряжением кабинете. - Чепуха! - машинально повторил он, уже не 
слыша собственного голоса. 

Павлов посмотрел на окно - бледный рассвет раннего летнего утра прореживал мглу 
ночи, потом перевел взгляд на стенные часы: шел уже четвертый час. "Неужели 
война? Что же, черт возьми! - какой-то другой, еще не ужившийся, но реальный 
голос начинал будоражить мозг, и, повинуясь этому голосу, Павлов содрогался от 
ужаса: - А войска-то... Ох, черт тебя побери, какая неуправка... Разве я могу 
все сделать? - Он забегал по кабинету, размахивая руками. - Одни дивизии в 
лагерях, другие сдают старое оружие, не получив взамен ничего. Артиллерийские 
дивизионы на сборах... Снаряды в складах, не выданы... А самолеты? Многие не 
заправлены. Не рассредоточены. Запасные аэродромы не готовы. О, какой провал! И 
в генштабе тоже... копуши! Не могли раньше сообщить. Проворонили... А может, 
еще обойдется, уляжется?.." 

В дверях показался начальник штаба Климовских. 

Павлов резко обернулся: 

- Что еще случилось? 

- Война! Война! Товарищ командующий... Немцы перешли по всему фронту. Бомбят 
Гродно, Белосток, Брест, Кобрин, Слоним... Под ударами с воздуха находятся 
аэродромы, штабы, военные городки.