германские войска повсеместно нарушили западную границу, подвергают варварской 
бомбежке наши города. Наряду с пограничными отрядами в сражения вступили наши 
регулярные войска. В ряде мест немецким бронированным частям удалось вклиниться 
на советскую территорию... 

- Провокация немецких генералов... Это делается без ведома Гитлера, не дав 
закончить доклад, прервал в смятении Сталин и поглядел на Тимошенко. - 
Прикажите войскам границу не переходить и не перелетать... Артиллерийский огонь 
не открывать... пока до выяснения... - И замолк. В душе он проклинал советского 
посла в Германии Деканозова, который попутал его успокоительными донесениями, и 
Молотова, похвалявшегося, что Германия будет навечно в союзе с Россией, - клял 
всех и вся, избавляя от проклятий лишь самого себя. 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 

Накануне этого дня, в субботу, на сцене Минского дома Красной Армии бушевало 
веселье - шла комедия "Свадьба в Малиновке". На спектакле присутствовал генерал 
Павлов. В одной ложе с ним сидели и его приближенные из штаба округа. Деловито 
строгий в часы службы, временами откровенно грубый, командующий на этот раз 
смеялся до слез. 

Спектакль был в разгаре, когда в ложе появился начальник разведотдела и, к 
удивлению всех, не церемонясь, протиснулся между стульями, наклонился к 
командующему и зашептал. Он доложил, что на границе очень тревожно, что 
немецкие войска сняли проволочные заграждения и мины, что отдельные участки 
нашей границы уже подверглись обстрелу... 

- Этого не может быть, - возразил Павлов и вслед уходящему начальнику 
разведотдела раздраженно бросил: 

- Чепуха какая-то!.. Сплетни паникеров! 

Поздно, уже глухой ночью, командующий вернулся в свой дом, стоявший в окружении 
тополей и лип, с цветниками под окнами. Прислуга хотела было разогреть ужин, но 
Павлов велел не беспокоиться, только выпил стакан крепко заваренного чая с 
лимоном и прошел в спальню. 

- Ну, чем тебя потешали там? - спросила жена. Ей нездоровилось, и на спектакль 
она не пошла. 

- Да так, ничего... В общем недурно, - неохотно ответил Дмитрий Григорьевич. 

- Вижу, ты что-то не в духе? 

- Наоборот, - с наигранной веселостью сказал он. - Поставлено толково. Смешил 
остряк-артиллерист Яшка, а Попандопуло - ну просто умора!.. Впрочем, давай-ка 
спать. Утомился я порядком, а завтра... то есть теперь уже сегодня, на 
артиллерийские сборы ехать надо. 

Широкий в кости, мужиковато-нескладный, Дмитрий Григорьевич раздевался долго, 
то снимая тесные сапоги, то узкие в икрах ног брюки, потом расшатанно 
проскрипела под ним деревянная кровать, и он лег навзничь, подложив под голову 
руки. Лежал и думал. В голову лезли, будто сверлили уставший мозг, тревожные 
сообщения. "Неужто и в самом деле рискнут?.. Разве договор о ненападении - 
клочок бумажки для Гитлера? Но он же на фотографии стоял почти в обнимку с 
Молотовым, весь мир видел... Нет, Гитлер не пойдет против нас войной. К тому же 
он завяз на Западе. А его войска, придвинутые к нашей границе? А самолеты, 
летающие над нами? А снятые проволочные заграждения?.. К чему это все?" - 
спрашивал себя командующий и напрягал мысль, чтобы дать всему этому объяснение. 
"Просто Гитлер боится нашей силы. Кто мы для него? Большевики, люди иного 
склада, иного общества. Попугать нас захотел. Но сам не полезет. Война была бы 
для него гибельной". 

Руки у Дмитрия Григорьевича затекли, онемели, вынул их из-под головы и, 
повернувшись, поглядел на окно. Полная луна заглядывала в комнату. Из кабинета 
донесся бой часов. Мерно шагал маятник. Где-то трещал сверчок. Кажется, в углу 
прихожей. А может, снаружи под окном? 

Покоем дышала ночь. И Павлову казалось, что весь этот мир и жизнь на земле 
стережет он, командующий, ему вверены огромные массы людей, оружие, техника, и 
он испытывал горделивую радость. И пусть светит луна, пусть безмятежно спят 
дети, жена, пусть, наконец, беспокойно и нудно трещит сверчок - все это 
доставляет ему приятное, ласкающее слух утешение. 

Дмитрий Григорьевич уже начал засыпать, когда раздался телефонный звонок. Он не 
поднялся, лишь отыскал рукой телефонный аппарат и снял трубку, стараясь 
приглушить разговор ладонью. 

Оперативный дежурный доложил, что на имя командующего передана из генштаба 
телеграмма, которую приказано вручить немедленно.