Тяжелая и грустная темнота прикорнула в амбаре - ей казалось, что уже близко к 
рассвету. Она укрылась с головой одеялом, быстро согрелась и начала засыпать. 

Несколькими минутами позже услышала осторожные шаги под оконцем, потом стук в 
дверь. 

Она открыла глаза в спокойном ожидании, зная, что в такую пору иногда приходит 
с игрищ Верочка и, прежде чем идти спать, заходит к ней на минутку поделиться 
секретами. И хотя секреты у нее до смешного наивные, Наталья все равно была 
рада в разговоре с ней отвести душу. "Но почему она молчит? Ах, шутница, 
напугать захотела!" - подумала Наталья и окликнула ее. 

- Наташа, открой! - услышала в ответ мужской голос, приведший ее в оцепенение. 

Стук в дверь повторился, и следом - негромкий, умоляющий голос: 

- Не бойся. Это я, Петр! Отвори... 

Вскочила, свесила Наталья с шаткой кровати ноги, а в душе - смятение. Впустить 
или нет? Ведь только сейчас думала о нем, коротая свое одиночество, а чего-то 
боялась... Она убеждала себя, что Петр не решится тронуть ее, но в мыслях она 
же дозволяла ему и большее... А вот теперь он стоял за дверью. "Слава богу, что 
Верочка не пришла. А так бы... ужас какой! 

Она еще колебалась. 

- Наташа, да ты что в самом деле? Не узнаешь? 

- Чего тебе? 

Тишина. Долгая, надломная тишина. 

- С тобой хочу... побыть... 

Вдруг она представила его глаза. Огнисто-горящие... Упорные... В трепетном 
ожидании чего-то она подошла к двери, секунду-другую еще колебалась, обжигаемая 
стыдом. "Нет, нет... Что я делаю! Не надо", а рука между тем машинально 
тянулась к щеколде. Вот она слегка коснулась холодного металла. "О, господи... 
Прости меня", - и наконец с решимостью отдернула щеколду. 

Блеклый свет луны воровато прокрался в амбар, выхватив ее из темноты - нагую, в 
короткой сорочке. Ее широко открытые, ждущие глаза встретились с его взглядом, 
и не успела опомниться, как очутилась в его объятиях, сильных, сдавивших 
дыхание. 

Наталья вся исстрадалась в мучительно сладком томлении и сама вдруг прильнула к 
нему, обнимая теплыми руками и целуя. Петр обхватил ее, приподнял и, нежданно 
покорную и обмякшую, снес на скрипучую кровать. 

Разомлевшая и усталая, Наталья до самого утра еле крепилась, не смыкая глаз. 
Она еще не сознавала, что украденное ею счастье мимолетно, но хотела, чтобы 
продлилось и это тепло, и эта приятность лежать с ним и чувствовать его 
близость. И когда сквозь оконце прокрался дремный рассвет и на крыше амбара 
волнующе заворковали голуби, она спохватилась, начала будить его. 

Дергая за плечо, Наталья шепотом просила: 

- Петенька... Встань! Как бы нас не увидели... 

Поднялся он в одно мгновение. Быстро надел сапоги и, виновато прощаясь, 
взглянул ей в глаза, - в них стояла такая печаль, что Петр с трудом подавил в 
себе жалость. Тихо ступая, он вышел из амбара. 

В лицо ему дохнула свежесть пробудившегося утра. Все блестело, все играло. На 
подсолнухе, в шероховатых складках листьев, крупными слезами лежала роса. 

Позади двора Завьялов перелез через забор и побежал по росистой стежке. 

У речки остановился, бодрый, довольный, будто впервые ощутив, как все цветет, 
пробуждается и, кажется, сам воздух звенит. Под ракитой, растрепанно свисавшей 
над темным омутом, плеснулась рыба. С невольным увлечением он склонился над 
берегом - мелкие рыбешки, словно прокалывая гладь воды, подпрыгивали, носились 
стайками, вспыхивали блестками серебра. 

Побагровел, все гуще стал кровенеть восточный край неба, и кажется вот-вот 
вырвется оттуда солнце и расправит над землей свои огненные крылья. 

"Жалко, черт возьми. Семью разрушаю, - беспокойно подумал Петр, чувствуя, как