- Верок, милая, тебе об этом пока рано думать. 

- Не понимаю, что же тут плохого? - тоскующим голосом отозвалась Верочка. - 
Любят же другие... И сама, неужто не любила? 

- Мое дело спетое, - вздохнув, проговорила Наталья. В ней боролись чувства 
осуждения самой себя и строгой ревности к ней, к Верочке. - А ты еще мала. Вот 
окончишь шкоду... И поймешь, во многом будешь сама разбираться. А пока не 
забивай себе голову... 

- Значит, и на вечеринку не идти? - Верочка обиженно поджала чуть припухлые 
обветренные губы. 

- Сходи. Но только, чтоб никаких шалостей... Подальше будь от парней, слышишь? 
Подальше! - повышенным тоном сказала Наталья. 

Без особого усердия, кое-как Верочка свила волосы в две косички, заплела в них 
синие ленты. Потом осторожно сняла ставшее непомерно узким платье, надела новое.
 Наталья поглядывала на нее, а мысленно, быть может помимо желания, унеслась 
туда, на дорогу, где свиделась утром с Завьяловым. "Какие у него глаза... 
Просто горят! И я не могу... Не в силах владеть собой!" - в невольном забытьи 
прошептала Наталья и вздрогнула, поймав, как показалось, Верочкин укоризненный 
взгляд. 

- Я что-нибудь сделала не так, да? - в свою очередь полушепотом, застенчиво 
спросила Верочка. 

Наталья не ответила. Уставилась глазами в пол, в одну точку, боясь выдать 
смятение, и только чувствовала, как щеки ее полыхали огнем, хотя в темноте вряд 
ли могла заметить это младшая, совсем еще не искушенная в любви, сестренка. 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 

Мятежна весенняя ночь, не скоро тихнут ее звуки, до самой зари полнится шепотом 
и говором полюбовным; охватывают душу страстные, необузданные желания, и, 
кажется, не найдется такой силы, которая могла бы унять их или хоть на время 
заглушить... И бывает, даже неверная любовь порой в увлечении своем мгновенном 
прекрасна... 

Наталья рано улеглась в амбаре, а не спалось ей: то гремели подойниками бабы, 
то с грохотом въехала на мост телега, скрипя несмазанными колесами, то 
волновали сердце забористые девичьи припевки. Гармонист увел стайку девчат 
куда-то за околицу, а звуки ночи так и не смолкли. С ближнего поля начала 
вещать перепелка. "Спать пора! Спать пора! - невольно передразнила ее Наталья и 
усмехнулась: - А почему сама-то не хочешь спать?" 

Ночь стояла теплая. От крыши амбара пахло слежалой, видимо изъеденной мышами, 
соломой. Единственное в амбаре маленькое оконце, выходившее на гумно, было 
разбито, только снизу торчал невыпавший косяк стеклышка, и через прореху 
сквозило резкой свежестью ночных трав. Эти запахи волновали, как бы возвращали 
к утраченной девичьей волюшке, и Наталья не могла заснуть. Ей чудился приезд 
мужа; она силилась представить Алексея, но, кроме гимнастерки на нем да 
ниспадающих на лоб волос, ничего не видела. Некогда близкое, милое лицо теперь 
казалось каким-то расплывчатым, неясным, встающим словно из тумана, и она 
ужаснулась, что не могла вспомнить, какие у него глаза. "Как будто карие... Нет,
 светлые. Похоже, ячменные". 

Но только ли память была тому виной? 

С горечью сознавала она, что муж стал для нее каким-то чужим, и не могла, не в 
силах была совладать с чувством холодности и отчужденности, которое отваживало 
ее от мужа. Она пыталась разобраться: что же было причиной? Время? Да. 
Непрочность отношений в их совместной короткой жизни? Тоже верно. Ведь так мало 
они пожили, даже как следует не привыкли друг к другу! Но было и что-то другое, 
о чем она не могла никому сказать. И это другое все сильнее заполняло ее сердце 
и толкало на мятущуюся, неверную, но, как искра, разгорающуюся любовь, - тоска 
по мужской ласке. 

Она подумала о Петре, и в ее воображении предстал его облик, до того зримый, 
совсем живой, что она даже привстала, протянула руки в ночи, точно желая 
приблизить его к себе. Как наяву видела слегка подавшуюся вперед его рослую 
фигуру, пересыхающие губы, которые он имел привычку часто облизывать, и глаза - 
о, как поражал он ее силой своих упрямых глаз! 

"И чего я упрямилась? Ведь он же звал пойти на танцы, а я спать..." с досадой 
подумала Наталья и прилегла на жесткий, набитый сеном тюфяк. Ну, а что толку? Я 
же не могу... не могу перешагнуть через совесть, продолжала она рассуждать, но 
тотчас опять в ней взыграли чувства: - Да и он какой-то! Ни разу не расстроил...
 Тюлень мой! - усмехнулась она, невольно подмигнула, вообразив его перед собой.