встретили обрадованно. Завидев его, Тубольцев, прихрамывая, подошел и, как это 
делал всегда, плутовато сощурил один глаз, поздоровался за руку, затем, не 
найдясь что молвить, прижался к его плечу и захмыкал. 

- Этого еще не хватало. Совсем ни к чему слезы, - принялся уговаривать Костров. 


- Это я так, на радостях, товарищ капитан... Болел за вас, во сне с вами 
встречался. Намедни опять вы мне приснились. Будто плывете к нам. А водищи - 
жуть! 

- Вода, говорят, к беде... когда во сне... Но я все же приплыл, заулыбался 
Костров. 

- Стало быть, пойдем топать и дальше? - спросил Тубольцев. - Это ваш вещмешок, 
вижу, не определились на постой. Пойду квартиру вам подбирать, и, деловито 
взвалив на плечо вещмешок Кострова, ушел. 

Подходили и другие сослуживцы. Хозяйски домовитый, степенный Нефед Горюнов 
сграбастал его в охапку, но вдруг отпрянул, ощутив пустой рукав, но вида не 
подал, только сказал: 

- Теперь нас из седла не вышибешь! 

- Слабо им вышибить, вот только забраться будет трудно в седло-то, сказал 
Костров и шевельнул плечом с культяпкой. - Да проживем и так... Но что я вижу, 
старина? Снежок выступил на висках? - подивился Костров его сединам, на что 
Нефед, крутнув усом, задорно ответил: 

- Седина в голову - бес в ребро! - и скалил при этом целехонькие, пожелтевшие 
от курева зубы. 

Часа через два вернулся Тубольцев и увел своего желанного капитана на 
присмотренную квартиру. 

- Это отсюда близенько. Совсем рядом, - говорил Тубольцев. - Боюсь, хозяйка вам 
придется не по душе. Я к ней подкатиться хотел, и так, и сяк, а она все молчит, 
вроде какая-то скорбящая... Вы уж образумьте ее сами, а ежели чего - подыщу вам 
новую квартиру. Значит, вернулись? 

- Вернулся, - отвечал Костров. 

- Служить? 

- Служить, а что? Сомневаешься? - спохватился, слегка бледнея, Костров. 

- Нет, не токмо. В батальоне место командира не занятое. Начальство, видать, 
держит для вас. Только с прежним-то командиром - такой был задира! - я не 
ужился. Убило... и жалости вроде нет к нему... 

- Будем вместе - уживемся, - просто ответил Костров, но и подумал вновь: 
"Поставят ли на эту должность меня, калеку?" - и надолго замолчал. 

Поселился Костров на окраине города в деревянном домишке, из окна которого 
виднелась круча обрыва. Скорбящая, о которой говорил Тубольцев, была старая 
женщина, худая, согбенная, с костлявыми и повисшими плетью руками. Костров 
обратил внимание, что пальцы рук у нее длинные и розоватые, как у гуся лапки. 
Лицо скуластое и обтянутое бледной кожей, как пергаментом. Она смотрела на его 
пустой рукав с покорной молчаливостью, застывшими и точно стеклянными глазами. 
Сзади стоявшая девочка цепким кулачком держалась за прикрывающую ноги до пят 
юбку, хныкала, готовая вот-вот громко разреветься, и тоже боязливо посматривала 
то на вошедшего военного, то на старую женщину, которая, видимо, доводилась ей 
бабушкой. 

- Так, слезы отставить, - со всей серьезностью пошутил Костров. Будем 
знакомиться? Думаю, если примете, поселиться у вас. 

Старая женщина смолчала. Она по-прежнему смотрела на военного с непокаянной 
скорбью. 

"С ней что-то творится", - подумал Костров и прямо спросил: 

- Так что же, на постой не хотите принимать? Не буду тогда вас стеснять. 

Он намерился было уйти, решив, однако, напоследок все-таки узнать, что это со 
старухой, может, помочь в беде. 

Старуха и на этот раз не ответила, молчаливо его рассматривала, чего-то пугаясь.
 Девочка принялась плакать всерьез, но старуха дала ей шлепка. Девочка 
разревелась еще больше.