И пожалуй, самое главное - нужно воевать, нужно наносить все чаще удары по 
оккупантам, а каждая операция, даже малая вылазка, требует ума и забот. А без 
борьбы и смысла нет скитаться и сидеть в горах. 

Альдо не спал ночами. Лицо у него исхудало, заострились скулы, и лишь горячий 
блеск в глазах по-прежнему говорил о его решимости действовать. Все чаще он 
звал к себе Степана Бусыгина, даже настоял, чтобы спали в одной горной щели, и 
однажды прямо сказал: 

- Товарищ... Друг руссо, ты видишь, как мне тяжело? 

- Без тягот и войны не бывает, - перебил Бусыгин. - Я их на своем горбу столько 
перенес! 

- Верно. Но понять должен и другое... Мне одному не управиться. Бери на себя 
часть забот, а то и весь отряд, занимай поет командира. - Альдо ждал, что на 
это ответит Бусыгин. Тот медлил, попросил сигарету, дымил, сбивал кончиком 
пальца горячий пепел. Наконец встал и медленно, врастяжку проговорил: 

- Товарищ Альдо, ты здешний, всех знаешь, и тебя все слушаются... Как говорится,
 тебе и карты в руки. 

- Но я же с себя не снимаю ответственности, комиссаром буду... Вдвоем дела 
решать будем. Согласен, или я утром сегодня соберу весь отряд и сообща 
проголосуем? 

- Слушаться будут? - не стал препираться Бусыгин. 

- Это иной вопрос, - оживился Альдо. - Все, кто в отряде, будут повиноваться 
тебе, как пророку. 

- Пророк из меня не получится, а вот делом, устройством людей надобно заняться. 


До рассвета они обсуждали дела в отряде. Причем Бусыгин перво-наперво поставил 
вопрос о том, чтобы сделать партизанский отряд по-настоящему боевым, способным 
бить фашистов, а для этого надобно отделить население, не способное носить 
оружие, и особенно матерей с детьми. 

- Но... товарищ Степан, - взмолился Альдо, - куда же мы их денем? Пустим на 
произвол судьбы, вернем по домам, чтобы там враги, как шакалы, разодрали их? 

- Куда угодно девай, а сейчас это не партизанский отряд. 

Долго думали, как быть. 

- Есть у вас горные селения... Ну, поселки тихие, в горах? спрашивал Бусыгин. 

Альдо поразмыслил, прикинув в уме здешнюю местность, вспомнил, что где-то 
невдалеке по ту сторону перевала есть усадьбы, пастушьи зимние помещения. 

- Вот туда и сселим, - закончил Бусыгин. - На всякий случай выставим для их 
охраны посты, заставы... А то, ей-богу, наш партизанский отряд похож сейчас на 
цыганский табор. Случись нападение на нашу стоянку, и мы не знаем, что делать: 
то ли отбивать нападение, проще говоря, сражаться, или защищать детей, женщин...
 

- Лючию тоже отправим? - спросил Альдо и, видя, как в нерешительности 
заколебался Бусыгин, подмигнул ему: - Ничего, не беспокойся. Вас теперь не 
разлучишь. Лючия наша прекрасная разведчица, и она боевая единица... добавил 
Альдо усмешливо. 

Это немножко задело самолюбие Бусыгина, хотя он и смолчал, заговорив о другом. 

- Раз назначил меня командиром, то слушай и мои претензии... Для общей пользы. 
- Отпив глоток вина из бутылки, Бусыгин продолжал: - Наша партизанская тактика, 
по-моему, ни к черту не годится. 

Альдо привстал. 

- Нет-нет, я тебя не упрекаю, сиди, я только хочу сделать поправку... Перейти 
на новую тактику борьбы, если, конечно, она будет для вас угодна. 

- Все, все говори вот так... от сердца, - приложив ладони к груди, попросил 
Альдо. 

- Так вот, мы, думается, занимаемся мышиной возней, то есть играем в 
кошки-мышки... Ну, спрашивается, зачем нам на дорогах останавливать чуть ли не 
каждую проходящую машину, независимо от того, военный это транспорт или фургон 
крестьянина, торгаша?