Слуга-филиппинец подкатил коляску к дивану, развернул ее, затянул тормоз на 
колесе и вышел из комнаты. Сталин сел на диван, предложил Рузвельту папиросу, 
но тот поблагодарил кивком головы и отказался: 

- Привык к своим. 

Длинными холено-белыми пальцами президент извлек из своего портсигара сигаретку,
 вставил ее в мундштук и закурил. 

- А где же ваша знаменитая трубка, маршал Сталин, та трубка, которой вы, как 
говорят, выкуриваете своих врагов? - спросил Рузвельт, и русский переводчик с 
возможной точностью передал его слова. 

Сталин почувствовал серьезность вопроса. В иных случаях он мог бы ответить и 
резкостью, но, умея владеть собой, только хитро улыбнулся, прищурясь. 

- Я, кажется, уже почти всех их выкурил. - Сталин помедлил и свел мысль к 
другому: - Врачи советуют мне поменьше пользоваться трубкой. Я все же ее 
захватил сюда и, чтобы доставить вам удовольствие, возьму с собой в следующий 
раз... 

Они перешли на деловой тон беседы. 

Сталин, скорее по просьбе президента, заговорил о положении на 
советско-германском фронте. Давая обзор действий своей армии, сражающейся пока 
в одиночестве против фашистского агрессора, Сталин не ставил в заслугу нашим 
войскам успешное наступление уже теперь, в зимнюю пору, вообще побед не касался,
 а лишь сказал, что в последнее время наши войска оставили Житомир, какой-то 
неизвестный для президента Житомир... Сталин ждал, заговорит ли сам президент о 
втором фронте и о Черчилле. И президент действительно заговорил. Спросив о 
погоде на фронте, Рузвельт тут же сочувственно сказал: 

- Я хотел бы отвлечь с советско-германского фронта тридцать - сорок германских 
дивизий. 

- Если это возможно сделать, то было бы хорошо, - проговорил Сталин. И опять в 
тоне ответа слышалась некая независимость. 

- Это один из вопросов, по которому я намерен дать свои разъяснения в течение 
ближайших дней здесь же, в Тегеране, - продолжал Рузвельт, говоря медленно, с 
расстановкой. - Сложность в том, что перед американцами стоит задача снабжения 
войск численностью в два миллиона человек, причем находятся они на расстоянии 
трех тысяч миль от Американского континента. 

- Тут нужен хороший транспорт, и я вполне понимаю ваши трудности, заметил 
Сталин. 

- Думаю, что мы эту проблему решим, так как суда в Соединенных Штатах строятся 
удовлетворительным темпом. 

Многие проблемы затрагивали Сталин и Рузвельт при первой встрече. Причем Сталин 
порывался спросить: "Но, а как же обстоит дело с обещанным вторым фронтом? 
Скоро вы его откроете?" Но не спросил. Оставил этот коренной вопрос, ради 
которого прежде всего и ехал сюда, в Тегеран, напоследок, для пленарных 
заседаний. К тому же и время поджимало. Вот уже Рузвельт перестал задавать 
вопросы - первый признак того, что беседу пора кончать. 

После недолгого отдыха все собрались в просторном зале, отделанном в стиле 
ампир. Посредине стоял большой круглый стол, покрытый скатертью из кремового 
сукна. В центре стола на деревянной подставке водружены государственные флаги 
трех держав - участниц конференции. Главные члены делегации усаживались в 
мягкие кресла, обитые полосатым шелком и с вычурными подлокотниками из красного 
дерева. Черчиллю попалось кресло, на подлокотнике которого торчали не то тигры, 
не то львы. Грузный и рыхлый Черчилль сидел в кресле, будто зарывшись в нем, а 
из-под локтей выглядывали мифические звери с оскалом зубов. 

Молотов что-то шепнул Сталину, обратив короткий взгляд на этот оскал, но маршал 
был задумчив, лишь слегка кивнул в ответ. 

Было заранее оговорено, что откроет заседание Рузвельт. И он, не тая улыбки, 
заговорил: 

- Как самый молодой из присутствующих здесь глав правительств, я хотел бы 
позволить себе высказаться первым. Я хочу заверить членов новой семьи - 
собравшихся за этим столом членов настоящей конференции - в том, что мы все 
собрались здесь с одной целью - с целью выиграть войну как можно скорее... 

"Это уже другое дело", - подумал Сталин. 

- Мы не намерены, - продолжал Рузвельт, - опубликовывать ничего из того, что