кончалась игривой шуткой: синьорита принадлежит еще себе, но найдет человека, 
кому отдаст свое сердце... Кончая петь, Альдо подмаргивал ему, Бусыгину, и 
говорил: 

- Потерпи, руссо!.. Будет твоя. Вот кончится бой, и я тебя познакомлю с ней... 

Где он теперь, Альдо? Придет ли все-таки на помощь? 

Улица, по которой вели сейчас пленного, уперлась в тупик. Бусыгин остановился, 
не зная куда идти, но последовал удар в плечо, жандарм грозно указал ему идти 
вправо. Эти удары и окрики словно предостерегали: кончай мечтать. Твоя мечта 
обрывается вон там, в камере. 

Скоро полицейские подвели Бусыгина к каменной клади с железными решетками на 
окнах. Стукнул засов, ржаво проскрипела обитая железом дверь, и Бусыгина 
втолкнули в темный провал, прежде чем он успел оглядеться или что-либо подумать.
 Дверь за ним захлопнулась. Кто-то в углу застонал, потом разразился кашлем. 
Споткнувшись у двери, Бусыгин еле удержался на ногах, стоял минуту-другую, пока 
в темноте не освоился с бледно мерцающим из окон светом. Прилег с краю, у самых 
дверей, и скоро, изнемогая от навалившейся на него усталости, заснул. 

Не знал он, как долго спал, а протерев глаза, увидел: по-прежнему мрак. Только 
сквозь узкое тюремное оконце, забранное решеткой, сеялся медленный свет. 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 

Принуждая себя помимо воли временно оставить в беде русского товарища, Лючия, 
однако, старалась не потерять его из виду и, укрывшись в камнях, следила за 
всеми моментами борьбы. Порой, когда видела, что Степан в особенной опасности и,
 казалось, упадет, что жизнь его оборвется, Лючия вскрикивала, словно от 
собственной боли, порывалась броситься на ненавистных ей карателей. Если что и 
удерживало ее от безрассудного шага, то лишь простой расчет: "Ну, брошусь я... 
Схватят и меня... Поведут... Но какая помощь будет ему, Степану?.." К тому же 
Лючия сознавала, что у нее есть и прямые улики против товарищей: за спиной, в 
рюкзаке, было полно самодельных магнитных мин, и стоило жандармам их обнаружить,
 как не только ей самой не поздоровится, но и начнут докапываться, кто делает 
эти мины... Угрозой, пытками будут заставлять выдать место изготовления мин. И 
тут она поклялась перед лицом товарищей лучше умереть, чем навлечь на себя 
позор измены. 

Когда Степана схватили, Лючия лежала с минуту, зажмурившись. Ей казалось, стоит 
открыть глаза и увидеть его, окровавленного, смертельно израненного, как сердце 
ее не выдержит. Но вот она заставила себя приподнять голову и посмотреть. Нет, 
он вовсе не был таким жалким, избитым, каким думала она увидеть его. 

Его повели по дороге в город. 

"Товарищ... приятель... Степано... Степа... Жив! Мы придем к тебе выручать, 
поверь нам... Мне поверь..." - шептала Лючия, ничего иного сейчас не сумевшая 
ради него поделать. 

Лючия встала, ее пошатывало от нервного перенапряжения, но она побежала вверх. 
Бежала, задыхаясь от навалившейся беды и сжимая в ярости кулаки. Ей чудилось, 
что кто-то сзади преследует ее, даже слышен топот ног, и она, не оглядываясь, 
припустилась бежать еще быстрее. 

Пока Лючия добралась до места стоянки партизан - узкого горного плато, - стало 
уже темно, и в темноте еле угадала сверкавший в ущелье огонек медленного костра.
 На этот огонек и набрела Лючия, не зная, кто сейчас там находится, и, едва 
коснулась брезентового полога, заменявшего дверь, устало проговорила: 

- Там... русский товарищ... Они загубят... - дыхание у нее перехватило. 

- Кто? Товарищ Бусыгин? Где он? - всполошился Альдо и, когда толком узнал о 
случившемся, надолго смолк, точно лишился голоса. Он сидел, насупленный и 
мрачный, не зная, что делать. Потеря боевого товарища, тем более русского, не 
укладывалась в его сознании. Да он просто и не мог себе такого представить. 
Альдо встал, шагнул к пологу, хотел что-то предпринять, но задержался у выхода, 
окликнул связного, велел позвать разведчиков. Тут же послал двух парней в город 
с заданием точно выведать, куда поместили русского Бусыгина. 

Затем Альдо похвалил Лючию за принесенные магнитные мины, даже подержал на весу 
рюкзак, дивясь, как она смогла донести такую тяжесть, и предложил ей идти 
отдыхать. 

- Синьор Альдо, а чего же ты медлишь? - не слушая его, сказала она. Нужно 
выручать русского товарища. 

- Не твои заботы, - отмахнулся было Альдо и добавил: - Успокойся, синьорита. 
Верю, знаю, и тебе тяжело. Но пойми!.. - Он не кончил говорить, продолжая