фюреру льнули все, и само собой исчезали прежние недомолвки, забывались 
разногласия и унижения, будто их не было и в помине. 

После того как Кейтель был оттеснен, он не терял надежды чаще бывать у фюрера. 
Что же касается докладов о Восточном фронте, то приоритет в этом стали 
ревностно оспаривать между собой начальник штаба сухопутных сил Цейтцлер и 
генерал-полковник Йодль, как главный военный советник, слывший вдобавок ходячей 
энциклопедией военных знаний. Обладая благоразумием, Йодль, однако, пошел на 
уступки, договорившись с Цейтцлером докладывать поочередно. 

Вечером докладывал Йодль, и его сообщением фюрер остался доволен. Немецкие 
группировки танковыми клиньями с севера и юга врезались во вражескую оборону, 
сокрушили первую линию траншей, вторую и вот-вот выйдут на оперативный простор. 
Правда, русские упорно отстаивают рубежи, жгут танки. И особенно беспокоит 
советская авиация. Еще в канун немецкого наступления русские штурмовики и 
бомбардировщики сотнями появились над районами сосредоточения, крушили технику, 
бомбили колонны. 

Массированные налеты повторились. Потерь у немцев предостаточно, морально 
солдаты подавлены, но к чему было об этом докладывать, лучше умолчать, чтобы 
приготовления к пиру не омрачать разговорами о покойниках... 

На другой и третий день по настоянию фюрера докладывать опять довелось Йодлю. 
Счастливое везение, в которое уверовал Йодль, не подвело его. Немецкие войска 
прорвали оборону, идут танковые сражения в районе Ольховатка - Прохоровка, а 
самое главное - и этого русским не избежать! Курский выступ не сегодня завтра 
будет срезан, и, как предсказывал в воззвании фюрер, кремлевский хозяин лишится 
последних стратегических резервов... 

- Пора с ним кончать! - не удержался Гитлер. - Сталин запросит у меня перемирия.
 Но... - фюрер нервно передернулся, возбужденно продолжал: - Но я не за тем 
начинал войну с большевистской Россией, чтобы принимать мир на обоюдных 
условиях. Этот мир мне так же нужен, как черепахе седло! Западная цивилизация 
рухнет, если не будут полностью искоренены большевистские силы. Именно ради 
этого ведем мы войну!.. Дело, таким образом, предрешенное. 

- Мой фюрер, вы пророчески отметили в приказе, что эта битва станет факелом на 
весь мир, - вставил по обыкновению Мартин Борман. 

- Похоже, каскад пламени, видимый всей планете! - заметил Геббельс. 

- Безусловно, - по-военному отточенно добавил фельдмаршал Кейтель. Ни один 
полководец не начинает войну, если не уверен, что ее выиграет. Мы уже на пороге 
конца войны... 

Гитлер встречал эти слова без особого умиления. Выражение лица его было 
по-прежнему строгим, глаза сверлящими. Груз прежних, хотя и оправданных, как и 
в каждой войне, ошибок заставлял его быть сдержанным, и внутреннюю гордость 
всем, что происходило теперь, он намеренно скрывал, давая волю похвалам и 
восторгам со стороны других. К этому его побуждал пошатнувшийся личный престиж, 
но Гитлер сваливал все просчеты и ошибки на разуверившихся в победе генералов и 
фельдмаршалов. "Послушаю, что говорят сегодня и скажут завтра эти маловеры", - 
думал он. 

Наступал кульминационный день битвы. Ровно в назначенное время собрались на 
обзор военных действий, и на этот раз сообщение делал генерал Цейтцлер. Но что 
это с ним? С первых же слов поперхнувшись, он закашлялся, не мог вымолвить того,
 о чем должен был сообщить. Голос шипел, как простуженный. 

- Господин генерал, вы будто у гуся заняли голос, - поддел Геринг. Выпейте воды.
 

Генерал Цейтцлер повертел округлой головой, увидел на боковом столике сифон, 
нацедил в стакан воды, отпил глотка два, но и смочив горло все еще сипел. 

Гитлер, неприязненно косясь, ждал, что скажет Цейтцлер. И тот, оправившись 
наконец от подкативших к горлу спазм, передохнул и заговорил: 

- Мой фюрер, дела под Курском складываются так, что вынуждают меня доложить 
неприятное... Русские остановили наступление, измотали силы, обескровили... 

Гитлер поднял тяжелые, опухшие глаза, его мучила бессонница, и, все еще не веря 
услышанному, переспросил: 

- Кто измотан и обескровлен? Говорите внятнее, господа! 

Генерал Цейтцлер оглянулся, ему почудилось, что докладывает не один он, а и 
рядом сидящие Кейтель, Йодль, Борман, Геббельс - все, все говорят в один голос, 
и он начал уже громче, будто перебивая: