наложили почти каленую смуглость, с клешнятым носом, - старик был неприветлив, 
почти нелюдим. Встретив гостя как само собой разумеющееся, папаша Черви не 
уделил сколько-нибудь времени для беседы, а сразу занялся делами по хозяйству. 
Прошелся к вешалке, надел шляпу с полоской-окоемом и помятым верхом, видимо, 
любил донашивать старые вещи, потом снял со стояка у двери веревку и вышел из 
дома. Вернулся с вязанкой сена, слегка просохшего и пахнущего даже издалека 
вянущими травами, позвал кого-то из своих снох, велел подготовить постель для 
Бусыгина на втором этаже. 

День только начинался, а старик уже наработался вволю: наносил в бочку воды с 
усадьбы, где стояла водопроводная колонка, полил из брезентового шланга огород, 
задал корм скоту, насыпал кукурузу курам и тенькающим пестрым цесаркам... 

Вечерело. Альдо привел Бусыгина в жилые комнаты. И когда все были в сборе, 
папаша Черви первым сел за стол, указал место Бусыгину, и он, как и все жители 
дома, получил бокал виноградного вина, кусок душистой мамалыги и фаршированный 
перец. 

Поблагодарив, Бусыгин вышел из-за стола, присел на лавку. Он ждал, что к 
вечеру-то старик присядет потолковать, расспросит, какая судьба привела сюда 
этого русского парня. Но странно, папаша Черви деловито собрался и куда-то ушел.
 

Спать Бусыгину отвели на сеновале, рядом с шустрым и понятливым Гектором, самым 
младшим из сыновей Черви. Сквозь дрему Бусыгин слышал, как Ректор ворочался на 
сене и тихо, шепотом молвил: "Руссо, руссо!" 

Наутро Гектор пытался украдкой, чтобы не разбудить русского, сползти с сеновала,
 но Бусыгин, чуткий на сон, услышал шорох и, догадываясь, что парень 
отправляется так рано на полевые работы, увязался с ним. Они быстро умылись из 
колонки в усадьбе, поели мамалыгу с молоком и вышли во двор, под навес, где 
стоял инвентарь. 

Гектор сел за руль маленького огородного трактора, усадил рядом с собой на 
крыло Бусыгина, и они поехали культивировать картофельные грядки. Работали 
почти без отдыха часов до двенадцати дня, затем, когда солнце стало палить, 
наметали в прицепную тележку возок скошенной травы и вернулись домой. 

Возвращались и другие братья: один с волами, другой нес на плече вилы, третий 
был испачкан пронзительно-синей краской, видимо, опрыскивал виноградные лозы... 
Вообще, как убеждался Бусыгин, в доме папаши Черви был заведен строгий рабочий 
ритм, все что-то делали, никто не сидел сложа руки. И - удивительно - папаша 
Черви никого не понукал. Каждый трудился, как говорят, не за страх, а за 
совесть. 

Конечно, не хотелось слоняться без дела и Бусыгину. После обеда он полежал на 
сеновале, переждав жару, и поехал со старшим Альдо на дальний участок убирать 
травы. С какой же вдруг нахлынувшей радостью он взял в руки косу, - взмах, еще 
взмах... Ложится под ноги скошенная трава, пахнет душисто и сочно медоносами, а 
Бусыгину чудится, что это пахнет сама земля. Дальняя, сибирская его земля... 

Он косил с упоением, набил вдобавок к старым, заскорузлым свежие мозоли на 
ладонях, и Альдо, заставив его повертеть ладонями и так и сяк, увидел 
покрасневшую кожу на руках, покачал головою, хотел отнять косу, но Бусыгин не 
отдал, продолжая косить, входя во вкус и приговаривая весело: 

- Раз! Еще раз! Раззудись плечо! 

Разгулялась коса. Падала трава, ложилась причесанными рядками. Шаг. Еще шаг. 

А в думах, растравленных тоскою по труду, вот этим покосом, очутился он 
далеко-далеко. Мерещились и поймы сибирских рек, заросшие травами по пояс 
человеку, дикими тюльпанами и багульником с одуряющими запахами, потом мысленно 
перенесся он на поля войны, и сквозь дым в полный рост увидел Кострова... 
Степан словно услышал, что именно он, Костров, окликнул его... Огляделся Степан,
 вздрогнув: нет, просто почудилось... Сбоку стоял Альдо. Стоял притихший, не 
смея нарушить раздумий товарища. 

Под вечер они возвращались в усадьбу. Дома их поджидал Гектор, протянул билеты, 
предлагая сходить в кино. Это недалеко отсюда, в селении Капраре. Альдо на 
всякий случай сунул в карман пистолет. 

Кинозал маленький, душный, замусоренный шелухой от земляных орехов. Людей в 
зале собралось немного. Бусыгин обрадовался, увидев среди них дочь трактирщика 
Лючию. Порывался с нею заговорить. Но Альдо дал знак, чтобы не подходил к ней. 
Картина была занятная: погони, скачки на конях, стрельба из длинных пистолей и 
опять погони... Когда в зале вспыхнул свет, под ногами, на стульях и даже у 
некоторых на коленях лежали листовки, призывающие покончить скорее с фашистами, 
своими и немецкими.