- Узнаешь. 

- Скажи. Ну чего в бирюльки играть? 

- Помалкивай, друг, и лучше не домогайся, - отвечал Данила. 

- Да ну. Смешно. Скрывать. От своего же, - с недовольством говорит Бусыгин. - В 
конце концов, случись чего... Нам же обоим отбиваться. Жалко, болезнь подкосила,
 а так бы я махнул и не посмотрел ни на кого. До России мог бы дотопать. 

- Так прямо и до России? - удивился Данила. 

- А чего же! Той дорогой, как нас везли. Язык, говорят, до Киева доведет. 

- Не-е-е, добраться тяжело. И не время пока. Давай-ка вот тут садись, можем 
даже прилечь поспать... 

- Ну да, чего захотел! Не заметишь, как и очутишься в лапах, завозражал Бусыгин.
 - Если и устраиваться на ночлег, то где-нибудь в овине или на чердаке. 

- Ничего с нами не случится и на открытом воздухе. 

- Ну, мне все равно. Но потом не пеняй на меня, мол, проворонил... 

Они улеглись отдыхать под звездным небом, положив под голову каменья и пучки 
сухой травы. Было холодно, прижались друг к другу спинами; согреваясь, не 
заметили, как заснули. 

Разбужены были засветло скрипом проезжавшей по дороге, совсем близко от ручья, 
повозки. В ней на высоком передке восседал итальянец, что работал на кухне в 
лагере. Он необычно громко насвистывал какую-то песню и, завидев лежащих у 
ручья парней, совсем не боясь, заговорил на вполне сносном русском языке: 

- Синьоры. Прошу прощения, что вынудил вашу честь ночевать на земле да под 
небесами, которые, не дай бог, могли разразиться дождем или градом. О, 
пресвятая дева Мария! Каких только бед не посылает на наши головы эта война. 
Синьоры-товарищи, - пригласил он, раскланиваясь и размахивая перед собой шляпой.
 - Прошу садиться в мой транспорт, и мы скоро будем приняты самим корчмарем. 
Это понимать надо, синьоры! 

В повозке было несколько пиджаков и брюк, приготовленных итальянцем. Бусыгин и 
Данила переоделись и сразу как-то преобразились. 

- Готов к новым боям! - отрапортовал Бусыгин. - Жаль только, портупеи нет и 
оружия. 

- О-о, вы настоящий гарибальдиец! - похвалил итальянец. 

С каким яростным удовольствием закопали они балахоны военнопленных! И едва 
уселись, как итальянец погнал коня вскачь; через каких-нибудь полчаса въезжали 
в усадьбу, посреди которой в обрамлении белых акаций и груш стоял трактир. 
Здание было приплюснутое, будто расползшееся вширь. Пожалуй, единственное, что 
обращало на себя внимание, это оранжево-желтые стены трактира и в глубине двора,
 возле акации, голубятня, вознесшаяся на деревянных треногах. Заслышав 
тарахтение колес, голуби взлетели и начали кувыркаться и парить, то подлетая к 
дому, то вновь уходя стаей в небо. 

- Я к вашим услугам, - любезно раскланиваясь, проговорил хозяин. 

- Синьор Розарио! - провозгласил возница-итальянец. - Найдется у вас бокал 
доброго холодного вина. Жаркое лето... 

Вино было чистейшее, и оно казалось солнечным лучом, растворенным в виноградном 
соке. 

Они заторопились было покинуть трактир, но увидели урчащий по дороге грузовик и 
укрылись в трактире, сели за столики, Бусыгин и Данила - за отдельный в углу. 
Миловидная, черноокая девушка с длинными косами, которая назвалась Лючией, 
подала им фаршированный перец и графин недопитого белого вина. Она что-то 
говорила на итальянском языке, поглядела на Бусыгина и на Данилу и, чувствуя, 
что они ничего не поняли, смутилась, повела глазами, показывая, чтобы ели и 
пили. 

Грузовик остановился под самыми окнами трактира. Он был полон солдат в 
итальянской форме. Но что такое? Почему по углам в кузове стоят немецкие 
солдаты в касках и при автоматах на изготовку. Похоже, охраняют итальянцев, 
взятых в плен. 

В кузове остались лишь двое немецких солдат. Остальные поспрыгивали с машины и,