|
Телеграфные столбы подвозят на машине и сваливают в одну кучу. Отсюда надо по
одному столбу на себе растаскивать на километр, а то и больше по гнездам. Тем,
кто копает ямы для столбов, наверное, гораздо легче. Не то что вот им, Бусыгину,
его напарнику с металлом в голосе, другим пленным, перетаскивающим столбы.
Неподалеку синеют горы. Они одеты шапками зеленых деревьев, знатоки уверяют,
что это оливковые рощи. Но Бусыгину нет дела ни до этих рощ, ни до облаков,
осевших в горах.
Просмоленные столбы накалены, жгут кожу, от чрезмерной натуги зудят плечи.
Воздух недвижим, будто его и нет совсем; только горячие придорожные камни да
пересохшие былинки серой травы. Все хотят воды - и трава, и деревья. Кажется, и
безмолвные камни изнывают от жажды, потрескались. И лишь круглые былинки
каких-то растений зеленеют и словно дразнят и людей и природу.
Подкашиваются ноги, гудят, как не свои. Хоть бы присесть или полежать часок на
теплой земле, дать отдых натруженным плечам, всему телу.
Донимает голод. Пленных держат на скудном пайке. Постоянные мысли о еде не дают
покоя, и, чтобы хоть как-то избавиться от ощущения пустоты в животе, Бусыгин
начинает думать отвлеченно, о чем-то таком, что на время дает забыться,
утешиться. Он уставился взглядом вдаль - там ликовала синева и, наверное,
прохлада в ущельях и меж скал. Вот от вершины пролегли длинные тени. Ах нет,
это тени от облаков, они бродят по горным рощам и в долине. На
ослепительно-белом горизонте дали чисты и прозрачны, и эти дали, как и само
небо, рождают мысли о вольности земной жизни.
"Как несправедливо устроен мир: одним - все, другим - ничего. Одни на воле, да
еще командуют, другие - ровно в клетке, погибели своей ждут. Судьба беспощадна
и люта".
Занятый думами, он незаметно отставал, и кто-то сзади нанес ему удар хлыстом.
Оглянулся: сам комендант стоит возле него и держит на взмахе для второго удара
хлыст. Принужденно скалит зубы в усмешке. Можно, оказывается, и со злости
улыбаться...
Бусыгин подтягивает лямку, перекинутую через плечи, подымая свою долю тяжести,
и нечасто, крупно переставляет ноги. Теперь уже и думы не идут в голову. Этот с
витыми погонами словно полоснул хлыстом по сердцу. И если раньше, воюя, Бусыгин
испытывал к немецким оккупантам ненависть вообще, как к чужеземцам и
поработителям, то теперь, находясь в заточении, он возненавидел их уже какой-то
осязаемой и животной ненавистью. Внешне он как будто и послушался хлыста и
окрика немца, а в душе все в нем кипело от негодования...
Шел, все более распаляясь.
Цепкую и вязкую тишину молчания нарушает чей-то голос, раздавшийся впереди, в
партии, несшей другой столб. Когда поравнялись, то Бусыгин, несший в паре
передний конец бревна, увидел корчащегося на дороге того самого парня со
скрипучим голосом. Он весь сжался в комок, загораживаясь расставленными
ладонями от немецкого офицера, потом начал ерзать у его ног, пытаясь
прикоснуться губами к сапогам эсэсовца.
"Ползучая тварь", - подумал Бусыгин и шагнул дальше.
Кто-то еще упал. У этого, видать, солнечный удар или полное истощение. Глаза
закатил, но еще жив, судорожно скребет пальцами землю.
Падают разом двое. Конечно, обессилели. От плотной, адской жары, от голода...
Неужели немец-офицер не разрешит передых? Нет, не разрешит. Судя по срочности
работ, отдых вообще не будут давать. Напрягайся изо всех сил. Хоть бы скорее
солнце заходило за горы, время уже клонит к вечеру. С гор потянуло прохладой. О,
как нужен свежий воздух, его глотали открытыми ртами, как рыбы, выброшенные на
берег.
Навстречу, из-за речной долины, показались грузовые автомашины. Еще загодя
пленные невольно свернули на обочину, остановились, чтобы пропустить автомашины.
Какое, однако, облегчение вот так постоять, ни о чем не думая и опустив совсем
произвольно руки. Кто же это едет? Ну конечно, полные кузова немецких солдат. В
касках, с автоматами на грудь: будто им предстояло тотчас, прямо с дороги
вступить в бой.
Солдаты в мундирах сидели строгие и неподвижные, как истуканы. Через короткое
время раздались выстрелы из автоматов. Били из автомашин по тем пленным,
которые отстали.
Не пристрелил офицер-комендант, пристрелили те, солдаты. Какая разница. И
каждый рядовой эсэсовец дает понять, что он покоритель и ему подвластны все
люди, весь мир. Без этого ощущения фашист не может прожить и дня...
|
|