Эшелон снова двинулся вперед и гнал несколько часов. Сильно пыхтя, паровоз 
дернулся и встал на какой-то станции. Вагоны не открыли и пищу не давали. 

Бусыгин поманил к себе громобоя. 

- Слушай, браток, надо выяснить, где мы. Забирайся ко мне на плечи и погляди, 
что там и кто. 

Удержать громобоя даже и Бусыгину нелегко. Он уже залез было, но поскользнулся 
и свалился на пол. Пришлось подсаживать вдвоем. С минуту громобой шарил глазами,
 не находя названия станции, и наконец прочитал вывеску: "Сладкарница "Неготин".
 Никак не могли сообразить, что же это за страна такая, пока не догадались, что 
Неготин - город Югославии. 

- Ого, вот так клюква! - провозгласил Бусыгин. - Тут как раз и можно схлопотать 
пулю. От своих же, от славян. 

- Каким путем? - не понял громобой. 

- От партизан. 

- Эка хватил! Не будут же они по своим пулять! 

- Свои не свои... - посомневался Бусыгин. - Только я почему-то предчувствую... 
Немцы будут заставлять нас, военнопленных, расправляться с партизанами. 

Теперь уже мало кто сомневался в своей неприглядной и тяжкой участи. И хотя 
эшелон снова двинулся, думали, что загонят куда-либо в горную местность, и 
придется вновь брать в руки оружие и воевать. Против кого? Конечно, против 
единокровных братьев, против славян. Притих, сгорбясь и облокотясь на нары, 
громобой. Встревоженно задумался Бусыгин. 

- Да-а, гадко и грязно против своих-то, если фашисты и насильно погонят, - 
после долгого молчания выдавил из себя громобой. 

- Читал я где-то, целая армия у них, у югославов, - оживился Бусыгин. - 
Верховный штаб создан во главе с Тито. Товарищ Сталин послание посылал им, 
обещал помощь... И пусть попробуют фашисты нас погнать найдем пути перемахнуть 
к партизанам! 

Не подтвердились догадки пленных. Утром стало известно, что Югославию проехали. 
Очевидно, гонят в другую страну, непонятно куда. 

Отчаяние и безнадежность владели каждым в отдельности и всеми вместе. И эта 
безнадежность была не подвластна ни разуму, ни чувству. Может быть, потом, 
когда-то позже, придет избавление и кто-то из сидящих и лежащих пленных 
каким-то чудом спасется, вырвется из когтей смерти, но пока об этом не было и 
мысли, - мрачная темнота вагона еще сильнее давила на сознание каждого, и было 
тяжко дышать в этом закупоренном вагоне-каземате. 

А эшелон все шел и шел... 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 

Длинные, пропитанные смолой столбы чугунно чернели. Тяжесть их была 
неимоверная; казалось, всем хором налечь - не оторвешь от земли. А надо, и как 
можно скорее, поднимать и переносить на своих плечах, потому что телеграфную 
линию Рим - Берлин строить было приказано срочно, и пленных немецкие и 
итальянские конвоиры, стоявшие с автоматами, понукали, покрикивая односложно: 
"Работайт!" 

Утро только начинается, а солнце жжет немилосердно. От жары разламывается 
голова. "Только бы не упасть", - говорит про себя Бусыгин. 

Он работает без гимнастерки, в одних брюках и стоптанных кирзовых сапогах. 
Пожалуй, лучше бы ходить сейчас в онучах - не трут ноги. В паре с ним работает 
тот здоровяк с металлом в голосе. Вот они поддевают канат под конец 
просмоленного столба, тащат волоком. Конечно, не вдвоем, а несколько пленных, 
взявшихся тоже тащить попарно. 

Рабочий день только начался, а уже ломит кости, ноют плечи, и не все дотянут до 
вечера, кто-то и упадет, обессилев. А приказ немецкого коменданта - он и сейчас 
висит на щите с огромным орлом вверху - грозен: "Дезертиры, симулянты, все, кто 
не желает работать, подлежат расстрелу на месте". 

- Давай вместе держаться. В случае чего... - человек с металлом в голосе 
недосказал, обводя доверчивыми глазами товарища. 

И Бусыгин кивнул головою в знак согласия.