старшина ремнем, чтобы не свалиться. 

К Верочке, как и вообще к девчатам, ехавшим в вагоне, относились по-разному: 
одни парни держались от нее на почтительном расстоянии, косясь, словно на 
жалящие колючки, другие пытались откровенно обхаживать. В вечернюю пору все 
чаще из угла доносились девчачий визг и шлепки. И тогда старшина начальническим 
голосом окорачивал: "Но, но, потише! А то иначе..." Что будет иначе, он 
недосказал, и, забираясь на верхотурье, наказал команде держать себя в рамках 
приличия. 

Пассажирам его повелительный тон нравился, и лишь одна женщина, пышногрудая, 
держа в зубах заколку и расчесывая волосы, посетовала: 

- Дуже хлопцам охота погуляты. Як що пошлють на вийну, и вспомныть буде нема 
чого... Гуляйте, диты! - добавила она. 

Смех прошелся по вагону, а сидящий у окна старичок нацелился стеклышками пенсне 
на женщину в серых валенках и плисовом саке, который она не снимала, хотя в 
вагоне было натоплено, и спросил нарочито деловым тоном: 

- А, извиняюсь, собственный опыт передаете? 

Та метнула на него очами: 

- Який такий опыт? 

- Ну, про любовь и каково ее значение в жизни цивилизованных людей, съязвил 
старичок. 

- Шось таке несуразне кажете, - отмахнулась женщина в плисовом. Мабуть, сам за 
жиночими спидныцями волочився... Тому и с панталыку сбиваешь? 

- Извиняюсь, кого? - уставился старичок. 

- Та вон тех, що сидять, - кивнула женщина в сторону девушек. - Вин сам, бисова 
душа, охочий... 

- До вашего пола? - переспросил старичок, в голосе его слышались не то издевка, 
не то брошенный вызов. - Без этого не обойтись. Я влюблять умею, ко мне так и 
льнут женщины. Хотите испытать? - плутовато прищурился он. 

- У вас, мабуть, уже того... - Женщина в плисовом склонилась к нему и, шепнув 
что-то, вогнала его в краску. Старичок примирительно скомкал перепалку. 

Повременив, Верочка спросила у женщины в плисовом: 

- Вы, наверное, домой едете? 

- Эге, дивчинко. Да лякаюсь*, мабуть, германец порушил ридну хату. 

_______________ 

* Л я к а ю с ь - пугаюсь (укр.). (Здесь и далее примечание 

автора.) 

- Где же, извиняюсь, ваш благоверный? - озабоченно спросил шутивший до того 
старичок в пенсне. 

- Чоловик? Проклятуща война так приспичила, що и попрощатися не смоглы, бо 
германец на ближнем шляху уже гремив танками. 

Старичок поглядел на нее, качая головой сочувственно. Он засуетился, хотел 
что-то сделать, куда-то пойти, но вновь притих, горестно глядя на женщину. 

Этого старичка в пенсне Верочка знала еще раньше, по заводу. Вот только фамилию 
забыла, потому что все Звали его просто дядя Ксенофонт. 

Смолоду Ксенофонт в литейном работал, по старости ему на отдых полагалось, но в 
войну какой же может быть отдых. Правда, теперь он занимал, как говаривал сам, 
охранную для жизни людей-должность инспектора по технике безопасности и был 
строг до невозможности: стоило ему увидеть в цехе, скажем, оголенный 
электропровод или захламленную площадку в проходе между станками, как он 
составлял акт, требовал наказать виновных. И всюду его собственной рукою были 
намалеваны плакаты со скрещенными костями под черепом... 

Теперь они ехали в подшефную дивизию, которая действовала где-то на Украине. 

Увидев старика как бы в ином свете - какой же он хороший, чуткий! Верочка не 
преминула заметить: