- Ничего... Горя зараз не поправишь... 

- Но что у вас за горе? - встревожилась Верочка. 

- Дивлюсь я на тебе и ластивку свою вспоминаю... Де вона зараз блукае? 

- Какая ластивка? - не поняла Верочка. 

- Германец в полон забрал мою дочку, - заговорила женщина. - На тебе схожа, як 
ридни сестры. 

- Как же это случилось? - пытала Верочка. 

- Люди бачили. Кажуть, ироды вирвалися в город, в квартиру, де вона гостевала...
 Стягнули мою дочку с кровати, пидхватили в спидныци... И погнали по шляху в 
полон... Ой, бедна моя дитыно, ластивка моя, деж ты зараз?.. - Ганна опять 
заплакала. 

Верочка и сама чуть не разревелась. Обняв Ганну за шею, старалась утешить ее. 

"В каждой семье свое горе, каждый дом война слезами окропила, думала позднее 
Верочка. - У нее вот дочку в полон увели. А у меня тоже несчастье". 

Свидания с Алексеем не дозволяли. Как ни уговаривала дежурную сестру, чтобы 
впустили к больному, - не помогало, и в другой раз она самочинно прошмыгнула в 
палату. 

Алексей лежал недвижимо, покрытый простынью, и только по скучным, хотя и 
горящим, глазам угадывалось, что состояние у него неважное. Расспрашивать его 
Верочка боялась, а сам он заговаривать не хотел, только смотрел на нее, 
оробелую и жалостливую, молчаливо, иногда лицо его становилось сердитым, и это 
был намек на то, чтобы Верочка уходила. 

Появившаяся в палате сестра накричала на нее за то, что она самовольно 
ворвалась к больному, и с того часа строго-настрого запретили ее впускать, и 
лишь краем уха Верочка услыхала, что Кострову сделана какая-то операция руки. 
Верочка не знала, все ли обошлось ладно, и это страшно угнетало ее. 

Недели через две лечащий врач, с которым Верочка разговаривала, заверил, что 
здоровье больного идет на поправку, и для Верочки не было, пожалуй, большей 
радости. Впервые, кажется, она заулыбалась. Во всяком случае, тревога 
наполовину унялась, и, прибежав в хату, она бросилась к Ганне, целуя и кружа ее.
 

- Да що у тебе таке, дочка? - спросила, не понимая, хозяйка и сама невольно и 
беспричинно улыбалась. 

- Здоровье у Алексея идет на поправку. Врач уверил меня, что рана заживет, что 
скоро... Выпишут, выпишут! - повторяла Верочка с сияющим лицом. 

- Дасьт бог, одним лихом буде меньше, - вздохнула хозяйка и перекрестила 
Верочку троеперстием. 

Успокоенной ходила Верочка весь день, помогала хозяйке на огороде высаживать 
рассаду помидоров, стирала белье, а легла спать, и вновь беспокоили думы: 
"Придет времечко выписываться из госпиталя, а обмундирование у него непригодное,
 порванное, в пятнах крови небось..." 

С попутной машиной она решила поехать в дивизию, чтобы встретиться с 
Гребенниковым. Уже на территории штаба дивизии в утомленном от жары и 
обшарпанном лесочке комендантский наряд задержал Верочку. Выясняли, кто она, 
прежде чем провести до блиндажа начальника политотдела. Когда же Верочка 
пыталась попасть на прием, дежурный офицер сообщил, что начальник политотдела 
находится в отлучке, на передовой. 

- А можно проехать на передовую? - спросила Верочка. 

Дежурный смерил ее удивленными глазами, насмешливо поддел: 

- Прыткая вы девчонка, погляжу. А не побоитесь? 

- Чего? 

- Дыма порохового. 

- Надеюсь, дым не помешает найти полковника. 

Офицер посмеялся и указал на пенек, чтобы присела и ждала. 

- Больно жестко сидеть, - прыснула Верочка. - А нельзя вызвать связистку Тоню?