Костров лежал лицом кверху. На передке восседал, напевая что-то себе под нос, 
пожилой и бородатый, как леший, повозочный, а Верочка, то и дело забегая сбоку, 
старалась не сводить глаз с Алешки. Откровенно-то говоря, Костров был и не рад 
приезду Верочки, даже злился, что появилась она в неурочный час. Говорил он 
мало, охал, видимо, боль резче ощущалась при каждом толчке. И жгло руку, до 
того жгло, что как будто горит тело. 

- Тебе дурно, Алеша? 

- Нет. 

- Может, голове низко, подложить что-либо? 

- Нет. 

- Ну, чего тебе хочется, скажи? 

Алексей и на этот раз упорно отнекивался. 

- А знаешь, как я ждала этой встречи. Пускай, думаю, и ранен... И в службе 
неладно. Но ты же Алешка, и остался для меня Алешкой. Добрый, милый... 

Заглядываясь на него, она шлепала ботами по грязи. В одном месте дорогу размыла 
лужа, и Верочка, не глядя под ноги, нечаянно поскользнулась, поползла по жиже 
ногами, зачерпнула ботами воды. 

- Батюшки мои, потонуть можно! - завизжала она, не уронив, однако, кувшина, 
который держала за горлышко пальцами. Пока выбиралась из лужи, повозочный 
глядел на нее, усмехаясь: 

- Ну и молодец, драгоценность не разлила. Молоко. - И приветливо добавил: - 
Хватит тебе месить. Давай-ка, умащивайся тут... - Он подвинулся, уступая место 
рядом. 

- Я пешком, мне так удобнее, - отказалась Верочка, и опять к Кострову: - Чем 
тебе помочь, что-нибудь надо? 

- Не следует тебе мучиться, - буркнул в ответ Костров. 

- Почему? - насторожилась она, невольно поджав губы. 

- Зачем страдаешь, муки на себя лишние берешь?.. Я прикован... Надолго буду 
прикован к койке... А ты? - он посмотрел на нее. Она уловила в этом взгляде 
какое-то внутреннее согревающее тепло, хотя глаза и выражали суровинку, и 
ответила с придыханием в голосе: 

- Я от тебя никуда... никуда не отлучусь... Пока не вылечишься... Буду с тобой..
. 

- Но ведь госпиталь... Где ты будешь скитаться? И вообще... Уезжай! 

- Нет, не уеду, - настаивала она. - Я уже договорилась с Иваном Мартыновичем, и 
он дал согласие оставить меня. 

Она всматривалась в его лицо пытливо, ожидая, как он это воспримет осудит или 
обрадуется? А Костров лежал навзничь, вроде бы ко всему безучастный. И только 
по лицу, бледному и как будто затравленному, можно было угадать, что внутри у 
него происходила борьба. Смутная надежда сменялась мрачностью, и он смотрел то 
ясно и открыто, то морщил лоб, думая в этот миг о чем-то другом, не о своей 
ране. Насколько она серьезна, Алексей не знал, хотя и ныла колючей болью 
забинтованная рука, и он едва крепился. 

Дорога, как нарочно, была ухабистая: колеса скрипели, то сползая в рытвины, то 
подкидывая кренящуюся из стороны в сторону повозку. Верочка старалась, как 
могла, помочь ему: поправляла одеяло, которым-он был накрыт, приглядывала, 
чтобы не сползала повязка. 

- Какое несчастье... Я же просила, не подставляй себя под пули... Не уберегся...
 - Она поглядела ему в глаза как будто с легким укором, увидела, как он шевелит 
потрескавшимися губами, не в силах что-то сказать, и встревоженно спросила: - 
Пить хочешь, да? Дядя, товарищ ездовой, на минутку остановись, пожалуйста. - 
Она забралась на повозку, поднесла ко рту Алексея кувшин, и он, отпив глотка 
два, сказал без передыха: 

- Спасибо. 

- Пей, пей еще... - настаивала Верочка. 

Услыхав ее ласковые слова, он оживился, глаза его потеплели.