что болит. А он, вот уж твердокаменные мужчины, мотал головой, отнекивался, что 
ничего не болит и вообще чувствует себя недурно. 

Спохватясь, что надо бы в дорогу где-то раздобыть молока, она спросила у сестры,
 есть ли поблизости селение, Та показала на видневшийся из-за деревьев на 
опушке дом лесника, и Верочка побежала туда с бидончиком. 

Подчеркнуто смело, будто фронтовичка и прошла полвойны, Верочка открыла дверь и 
шагнула через порог, окликнула громко: 

- Хозяева есть? 

Ей отозвалась эхом холодная, какая-то застойная пустота комнаты. Минут через 
пять половицы в прихожей зашевелились - Верочка испугалась, хотя и не 
сдвинулась с места. Сквозь раздвинутые доски просунулась женская голова, лицо 
было багровое, отливающее синью. 

- По голосу пизнала, що ты дивчина. А думала - Погани каты... вылезая и 
отряхиваясь от залежалой пыли, говорила женщина, и подбородок у нее трясся от 
страха. 

- Мамаша, найдется у вас молоко? 

- Каты забрали все... Пошукаю, глечик сховала... 

- Глечик - это стаканчик, что ли? - переспросила девушка, не поняв. 

- Кувшин, по-вашему, - ответила хозяйка. - Нема молока. 

- Продайте, мамаша, раненые просят, при смерти ведь... - настаивала Верочка. 

- Коли треба, поделимось, - и хозяйка опять скрылась в погребе. 

Верочка тем временем прошла в переднюю горницу, села на сооруженный из мешков 
топчан, ждала. Скоро хозяйка вынесла из погреба кринку молока. 

- Корову уберегли? - поинтересовалась Верочка. 

- Сховали в лесу. 

- Теперь где же - пасется? 

- Та ховаемо... - Поглядела на дивчину недобро и - напрямую: - Можуть забрати...
 

- Кто же беспокоит вас? 

- Та и... партизаны, - созналась хозяйка, размахивая руками. 

- Это вы зря, мамаша, наговариваете! - сурово сказала Верочка. - Если партизаны 
что и брали, то небось по нужде... А мешки-то с чем? - Верочка, не дожидаясь 
ответа, пощупала рукою, один мешок был надорван с угла, из него просыпалось 
несколько зерен крупной пшеницы. 

"Ну и дела... - подумала в сердцах Верочка. - Корову спрятала, пшеницу скрыла 
под сиденье, свининку небось ела, а партизан ругает... Для одних война - голод, 
разруха, слезы, а для других - житуха..." 

Она вспомнила, как уже весной, на втором году войны, у них, в Ивановке, нечего 
было есть, собирали на еще не подсохшем картофельном поле старые гнилые 
картофелины, тем и питались. "А эта молочко попивала, пшеничкой пробавлялась. 
Вот уж истинный кат!" - злясь, вновь подумала Верочка. Припомнила, что в 
пиджачке, в нагрудном кармане, лежат деньги, нащупала хрустящий червонец, 
положила на стол, взяла кринку молока и ушла. 

Когда Верочка вернулась, раненых уже выносили к повозкам. Она помогла уложить 
Алексея, с позволения сестры напоила его и других раненых молоком, остальное 
сохранила в кувшине, чтобы взять с собой. Знала, что дорога неблизкая и ей все 
время придется тащиться за повозкой, но согласилась идти за Алексеем хоть на 
край света. Сопровождала раненых старшая сестра, дородная и с сердитым лицом. 
Когда Верочка пыталась намекнуть, что она, в сущности, могла бы и одна с 
помощью повозочных отвезти в госпиталь всех раненых, а не только капитана 
Кострова, та посмотрела на нее свирепо, обругав при этом, чтобы не совалась со 
своими предложениями. 

- Ты же понимать должна, кого везу, - тяжелобольных... И я за них головой 
отвечаю! - говорила сестра. 

Обоз тронулся.