белыми крестами, танки были немецкие. Видимо, они стояли в резерве и 
предназначались совсем для другой цели. Их немного шесть штук, но и биться с 
ними винтовками не было никакого резона. 

Костров сообразил крикнуть, что нужно сбивать с танков десант, который особенно 
опасен, если танкам удастся приблизиться. Бить по десанту, сидящему наверху 
сравнительно медленно ползущего танка, очень удобно: после каждого залпового 
выстрела кубарем летели с машин автоматчики. Танки между тем угрожающе 
приближались. Бойцы отбивались гранатами, одна машина завертелась на месте, 
выпуская ребристый пласт гусеницы. 

Другие надвигались, ведя стрельбу из крупнокалиберных пулеметов. Привстав на 
колени, Костров швырнул гранату, но что-то обожгло левую руку у плеча, и, 
стиснув зубы, он упал. Подминая кочкарник, танк навис всею громадой. Не успел 
прижаться к земле Костров, как танк прогремел в самой близости, едва не 
раздавил его, ударив углом борта. 

Он лежал, не смея шевельнуться скорее из-за боязни, что раздавлены онемевшие, 
совсем не повинующиеся ноги. Рука ныла, с плеча стекала по рукаву гимнастерки 
кровь, ее солоноватый вкус почему-то ощущался на губах. "Откуда же и во рту 
кровь?" - содрогнулся Костров. Сплюнул, показалась кровь на траве, хотел еще 
раз выплюнуть, слюны не было, и рот был сух и наждачно шершав. Потянулся правой 
рукой к губам, крови на пальцах не оказалось. Кровь сочилась по рукаву 
гимнастерки из плеча. Пожалел, что перевязочного пакета не было при себе, 
лихорадочно начал рвать с подола нижнюю рубашку, вырвал клок, а перевязать 
одной рукой не мог. Стал придерживать рану скомканной тряпицей, лишь бы не 
потерять много крови. 

Он хотел встать, тело не повиновалось, не двигались ноги, будто налили в них 
свинец. Мелькнуло вырванное из детства сравнение: "Как бабки, которые заливал 
свинцом". Алексей поглядел на солнце, чтобы определить время, - оно клонилось к 
западу, значит, уже вечерело. Что будет с ним, когда совсем стемнеет? Бой 
куда-то перенесся, похоже, успешно удалился вперед, так как стрельбы из легкого 
пехотного оружия уже не слышно, бьют только гаубицы, над головой пролетают с 
тяжелым шелестом снаряды. 

Костров стонет, пытается кричать, звать на помощь, а голоса не получается. Кто 
поможет, и найдут ли его, чтобы подобрать? 

Ночь для одиноко лежащего раненого человека жестока. Ночь в безвестности может 
кончиться для него медленной смертью от той же потери крови. И он силится 
ползти туда, к своим, на поле боя, смутно соображая, что по ночам санитары, по 
обыкновению, подбирают раненых. Неожиданно для самого себя почувствовал ноги, 
пошевелив пальцами, и обрадовался: значит, в ноги не ранен и они вовсе не 
раздавлены, можно двигаться. А встать не в силах, надо ползти. Увидел впереди 
себя кустик, протянул правую руку к веточке, ухватился, подтянул свое кажущееся 
слишком грузным тело. Цепко сжимая в руке пучки тонкого краснотала, сдвигался. 
Прополз метр, другой... Устал, тяжело дышалось. Передохнул. И вновь полз и полз.
 Кончились и красноталовые кусты. Но хотя и выбрался из низины, ползти стало не 
легче. Мешал песок, не за что было ухватиться, чтобы подтянуть тело. Наглотался 
песку - не продыхнуть. 

Усталость, неимоверная усталость расслабила его совсем. Он прилег, и сразу 
навалилась, сдавливая, дрема... 

Под утро услышал близкое тарахтение моторов, разжал веки, увидел проходящие по 
наезженной колее один танк, другой. Узнал по башням, что танки свои, приподнял 
руку, пытался кричать - голоса не было. И танки проследовали дальше. И опять 
стало тихо. Эта тишина поначалу испугала, но и успокоила: раз ушли танки вперед,
 значит, он на отвоеванной земле, и ему теперь не страшно. 

А все же... Все же не понять, где он и что с ним будет? Опять стало темно. Это 
ему показалось - галлюцинация. Просто от света танковых фар померещилось, что 
уже утро. И может, танки не свои - чужие. Тишина глохнет, и темень как в 
мертвецкой. Через какое-то время Костров услышал шорох, до того явственный и 
близкий, что невольно обдало тело жаром. От озноба вздрогнул, мелкая нервная 
дрожь не прекращалась. Произвольно, сам того не замечая, потянулся за 
перочинным ножом. Другого оружия не было при нем. Можно и ножом прикончить себя.
 Да это же ветер колыхнул сухую траву! От того и шорох. Нет, вовсе не от ветра. 
Предельно напрягся, будто врастая в землю, ждал. Кто-то идет. Шаги слышны. Все 
ближе. Нож в руке... Попробуйте подойдите... Не дамся в руки. Не ждите. Костров 
не годится для плена. Не возьмете... Погоди, да это же говор русский. Кто может 
быть? Кто? 

Между тем голос слышался крепкий, совсем здоровый. 

- Парадоксы случаются на войне, - говорил один. - Мы штрафников на самое 
опасное, гибельное место посылали... И атака их была вспомогательная, ложная. 
Проще говоря, на погибель их слали, а они, вишь... Сумели помочь прорвать 
оборону... И вон куда махнули! - доносилось до Кострова.