севшему в центре, по-видимому, старшему начальнику, негромко переговорил с ним, 
и тот тоже поглядел в ее сторону озабоченно и ласково, и вновь на ухо 
Гребенникову что-то говорил возбужденно, на кого-то злясь и поругиваясь. 

Через некоторое время, когда стаканы и жестяные кружки были наполнены, этот 
старший начальник встал, представился и сказал что он, командующий армией 
генерал Шмелев, приветствует на фронтовой земле дорогих гостей с Урала, того 
самого Урала, который с первых же дней войны, когда стране было особенно туго, 
стал великой кузницей военного оружия и техники, и желает гостям чувствовать 
себя как дома. 

В это время где-то за посадками бухнул тяжелый неприятельский снаряд, потом 
второй, третий... Гаубичная артиллерия, стоявшая близко отсюда на позициях, 
дала ответный беглый огонь. И подлесок как бы застонал, воздушная волна 
прошлась по верхушкам деревьев, пригибая их. Верочка поежилась, невольно вобрав 
голову в плечи, а дядя Ксенофонт и тут нашелся, усмешливо сказав, что "надеемся 
чувствовать себя как дома, если даже этот дом совсем неспокоен - ходуном ходит".
.. А другой член делегации, слесарь из сборочного цеха, приехавший в тельняшке, 
словно подчеркивая, что он служил на море, громогласно заявил: 

- Ощущение, как на море во время шторма. Но объяви: "Полундра!" - и мы дадим 
жару! 

- Да-а, моряков немцы особенно боятся. Была у нас под Сталинградом морская 
бригада, помнишь, Иван Мартынович? - обратился генерал Шмелев к начальнику 
полиотдела. 

- Как же, помню, - отозвался Гребенников. - Прямо скажем, тошно было от них 
неприятелю. При виде полосатых тельняшек трясучий страх охватывал вражеских 
солдат. 

Стрельба унялась. Слово взял Ксенофонт. Он говорил привычные в этих случаях 
слова о единстве фронта и тыла, отметил, что хотя и нельзя сравнить тыл с 
фронтом: там только труд до упаду, впроголодь, на лютой стуже, а тут - и кровь 
льется, со смертью в обнимку лежат солдаты... 

- Как вы, чуете нашу подмогу? - спросил у военных Ксенофонт, невзначай 
предпочтя тосту живую беседу. 

- Ощущаем дыхание уральской кузницы, - закивал Иван Мартынович. - Не будь ее, 
нам бы туго пришлось... Враг мог бы катиться и дальше... А мы ему поддали жару. 
Из уральского металла! 

- Машина его уже пробуксовку дала, - рассмеялся генерал Шмелев и, посерьезнев, 
добавил: - Но положение страны могло бы, надолго быть смертельно опасным... 
Урал же, Сибирь и вообще дальний наш тыл восполнили наши потери, а теперь 
наращивают оружие победы. 

Густела темень южной ночи, и генерал Шмелев, не желая больше утомлять гостей, 
объявил, что пора позволить им отдых - ведь изрядно устали в дальней-то дороге. 


- А завтра, надеюсь, повозите шефов по частям, - обратился он к Ивану 
Мартыновичу. - Прежде всего к танкистам загляните. Полагаю, уральцам интересно 
будет знать, как их машины воюют. 

Когда стали расходиться, оба - и Гребенников и Шмелев - о чем-то снова 
перемолвились, причем генерал вновь хмуро и встревоженно, как показалось 
Верочке, поглядел в ее сторону. 

Спать ей отвели место в блиндаже, в котором жили девушки из штаба. Некоторые 
связистки ушли на ночное дежурство, а та, что взяла с собой Верочку и привела в 
блиндаж, указав на пустующую койку рядом со своей, кончила свою смену. 

- Можешь валяться сколько душе охота, - сказала девушка и познакомилась с 
Верочкой, назвав себя Тоней-сорвиголова. 

- Почему вы так себя зовете? - спросила Верочка. 

- Вы надолго к нам? - не ответив, спросила Тоня, щурясь. 

- Погостим и, наверное, скоро уедем... - каким-то потерянным голосом 
проговорила Верочка. 

- Все равно успеете наглядеться. У нас уха-же-ро-ов! Да я их всех с носом 
оставляю. Вот так... - большим пальцем она вздернула и без того курносый нос. 

Пока раздевались да складывали платья, Тоня расспрашивала гостью, есть ли рынки 
на Урале, и, узнав, что рынки есть, но все дорого, сочувственно помотала 
головой, затем интересовалась, как водится, погодой, морозами: