7 сентября 1944 г.". 

Прочитав свою же листовку, Толбухин усомнился: "Надо ли посылать?" Ему казалось,
 что давняя, исторически сложившаяся дружба, которую обоюдно питают друг к 
другу болгары и русские, недостаточно ярко выражена. "Теплоты мало, сердечности,
 - подумал Федор Иванович и сам себе возразил: - Но к лицу ли мне, командующему,
 плакаться в жилетку, расшаркиваться, и - перед кем? Перед кучкой регентов, 
которые, в сущности, правят страной при малолетнем, несмышленом царе Симеоне? 
Нет, пускай эти регенты убираются с престола, а с болгарским народом мы найдем 
общий, застольный язык". И, передавая листовку адъютанту, велел разбрасывать ее 
с самолетов на территории Болгарии. 

Начальник штаба словно ждал этого момента. Неоднократно просил он командующего, 
даже требовал отдать приказ в войска на развертывание боевых действий, но 
Толбухин упрямо отказывал ему, говоря, что надо подождать. Отказал и теперь. 

- Чего ждать? Каши манной с небес? Странно... - нервно поерзал на стуле 
начальник штаба. 

Добрейший Толбухин по привычке заулыбался. Тотчас же лицо его потускнело, и 
ответил он замедленно, с придыханием: 

- Дипломатия пока воюет. Предоставим ей право. Когда все средства у дипломата 
исчерпаны, тогда начинают греметь пушки. 

- Нужно и подпирать дипломатию вовремя, - возразил начальник штаба. Можем и 
прохлопать ушами... 

Толбухин не выдержал: 

- Обождем, пока дирижер взмахнет палочкой! 

- Какой еще понадобился нам дирижер? 

Толбухин как будто не услышал вопроса и продолжал свое: 

- То, что план утвержден, это еще не значит привести его в движение. Должна же, 
в конце концов, Ставка подать команду! - не вытерпел командующий и ругнулся. 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 

Незадолго до вступления в Болгарию штаб фронта получил телеграмму с 
уведомлением, что на Юго-Западный вылетает Юрьев. Кто такой Юрьев и откуда он? 
Телеграмма строго-настрого была засекречена личным шифром командующего, и, 
когда принесли ее Толбухину, он поначалу был ошарашен. Под военным псевдонимом 
"Юрьев" укрывался не кто иной, как заместитель Верховного главнокомандующего 
Маршал Советского Союза Жуков. В войну об этом человеке ходила молва, как о 
полководце, наводящем ужас на немецкий генералитет, и каждый его приезд на тот 
или иной театр войны был верным предвестием грядущих событий. "Раз приехал 
Жуков, значит, скоро вступим в дело", - говорили осведомленные. 

Не мог не волноваться и Толбухин. Прочитав телеграмму и узнав, что едет именно 
он, Жуков, Федор Иванович помимо воли забеспокоился, силился унять это чувство 
и не мог совладать с ним, вдруг пресекающимся голосом промолвил: 

- Будет буря... Иначе зачем же едет? 

- Разумеется, не на блины, - усмехнулся начальник штаба. - Начнутся решительные 
действия и на Балканах. 

- Начнутся... - повторил одними губами Толбухин и, присев на стул, на миг 
прикрыл ладонями глаза, увидел сквозь красные прожилки вроде бы капающую алую 
кровь, и эти капли расползлись огромным пятном. "Что это со мной?" - 
встрепенулся Федор Иванович и начал поспешно надевать приличествующий встрече 
высокого гостя парадный мундир, но тотчас раздумал: "А зачем? Война - не 
парады". 

Встречать вышел в чем ходил - в потертом и выжженном южным солнцем мундире. 
Ждал час-другой, стоя на взгорке под палящим зноем. И когда подошел "виллис", 
Толбухин отдал общепринятый рапорт, увидел, что Жуков чем-то недоволен, даже 
рассержен, и сник, не говоря больше ни слова и ожидая начальствующего разноса. 
Жуков, однако, никого не собирался ни разносить, ни попрекать, только заметил: 

- Ну, показывайте, где эта Болгария? 

Толбухин не понял поначалу иронии, развел руками, поглядев следом за маршалом 
на видневшуюся с откоса мочажину с камышовыми зарослями. 

- Вижу, у вас тут раздолье для охоты. В другой бы раз с ружьишком на перелете 
стать зорькой, но... - он не закончил, прервав свою же мысль, но болгарскую