мощных клина в ясско-кишиневскую группировку противника, сомкнуть эти стальные 
клещи в районе Хуши, а это уже пахнет, как говорили командующие смежными 
фронтами Малиновский и Толбухин при докладе в Ставке, гигантской мышеловкой, в 
которой захряснут тысячи и тысячи немецких и румынских солдат, ждущих пока 
своей участи в Яссах и Кишиневе. И толща замкнутого кольца будет расширяться 
обводным, внешним фронтом движения наших войск на Измаил и через Фокшанские 
ворота. Когда в Ставке их спросили, сколько потребуется времени на окружение 
противника под Яссами и Кишиневом, командующие в один голос заявили: 

- Четверо суток. 

Некоторые из членов Ставки и Государственного Комитета Обороны, потрясенные 
этим доселе небывалым сроком, не поверив, удивленно переглянулись. Верховный 
главнокомандующий прошелся по кабинету, попыхивая трубкой, обернулся, подойдя 
вплотную к командующим Малиновскому и Толбухину, попеременно посмотрел им в 
глаза, будто заглядывая в самую душу. 

- Согласимся, - только и сказал Сталин. 

Тишина вот-вот могла взорваться аплодисментами, но ее так и не решился никто 
нарушить. 

А там, вдалеке от Москвы, уже исподволь копились громадные силы двух фронтов. 
Над обширными районами вот-вот грянут грозовые раскаты, повалит свинцовый град 
на головы неприятеля. И некоторые немецкие генералы, правда, теперь уже 
плененные, предупреждали о неминуемой гибели немецких войск южного крыла: в 
самый канун битвы автомашина с-высоким коробом, в котором была смонтирована 
походная радиостанция, выдвинулась прямо на передовую, вплотную к немецким 
окопам, повернула раструб громкоговорителя в сторону неприятеля. В наступившей 
тишине заговорил генерал=фельдмаршал Паулюс. Говорил твердым голосом, заклиная 
обманутых немецких солдат сдаваться, бросать оружие, переходить на сторону 
русских, ибо война для нацистской Германии безнадежно проиграна... Случаются же 
парадоксы: бывший командующий 6-й немецкой армией, плененной и похороненной у 
стен Сталинграда, взывал к войскам вновь созданной Гитлером и не раз уже битой 
6-й немецкой армии. Ошеломленные голосом живого Паулюса - а ведь пропаганда 
Геббельса трубила, что фельдмаршала Паулюса сгноили в русских лагерях! - и 
удрученные роковой участью 6-й немецкой армии, солдаты и офицеры слушали 
обращение фельдмаршала и ни единым голосом, ни единым выстрелом не мешали... 

Сидя в окопе, русский переводчик слово в слово повторял для своих солдат то, о 
чем вещал немцам фельдмаршал Паулюс. Бывалые солдаты шутили. Теребя усы, Нефед 
Горюнов сказал: 

- В Сталинградском котле от этой армии остались рожки да ножки, а ей опять дают 
прежний номер. 

- Плут этот Гитлер, умеет откалывать номера! - усмехнулся Костров. 

- Управимся и с этой армией удобненько, - ввязался в разговор Тубольцев. 

- Об удобствах спросишь потом у немцев, когда они в котле очутятся, посоветовал 
Костров. 

- Поздно опосля-то спрашивать. 

Протискивался меж солдат по траншее Иван Мартынович Гребенников. Слегка 
горбящийся, будто под тяжестью времени, с рыжими бровями и рыжим лицом от 
въедливой молдавской пыли, он был как-то не похож на себя, и только умные глаза 
по-прежнему светились искорками теплоты. 

Майор Костров рад, конечно, его приходу, но, зная, что Гребенникова назначили в 
армию Шмелева начальником политотдела и что дел у него, наверное, уйма, он 
говорил сочувственно: 

- Чего вам-то неймется? Сидели бы себе на КП и глядели, как мы пойдем. 

- Пытался, да не усидел. Думаю, загляну-ка к своим волжанам, как они себя 
чувствуют... Может, поагитировать? 

- Нас особливо агитировать не надо. Вон поагитировал своих пленный фельдмаршал, 
и немецкие солдаты, видать, не чают, как им скорее под его крылышко попасть. 

- Перед грозой курица цыплят собирает под свое крыло, - заметил Горюнов. - 
Глядишь, и вон те потянутся за ним в плен. 

В адрес 6-й армии опять внавал посыпались шутки, остроты. Языкастый Нефед 
Горюнов насмешливо говорил: 

- Я бы посоветовал Гитлеру, на кой леший ему сызнова давать название этой 
мертвой армии... По ней траур, панихиду справляли в Берлине. А ведь немцы