- А если будет обстреливать и бомбить? Тогда что? Голову в землю, а задницу 
кверху, как страус? - рассмеялся майор. 

Рассмеялся и Нефед Горюнов. А минутой позже сказал: 

- Не верится. Я вам сказал бы по секрету... Да и сами знаете, только таите... 

- Какой секрет? Ничего не понимаю! - воткнув лопату в землю, приподнял голову 
Костров. 

- Будто не знаете, - с упреком заметил Нефед. - Это нас обманывают. 

- Кто обманывает? 

- Наше командование. 

- Нет, Нефед, напраслину наговариваешь. Да и посуди сам: какой интерес? 

- Сидеть тут мы долго не будем, хотя и перерыли всю землю. Попомни мое слово. 

- Но почему, ты мне объясни? 

- На войне мы приобрели, как бы сказать, другое ускорение. И в окопах долго не 
усидим. 

- Выходит, напрасно роем, все это впустую? - спросил Костров и нарочито строго 
добавил: - Командование знает, что делать. Да и не нашего ума... 

- То-то и оно, что не нашего... Создадим ложную видимость обороны, уверим 
немцев, что зимовать тут собираемся, а потом и в момент стукнем! 

- Стратег! 

Костров лукаво усмехнулся; он и сам догадывался об этом, а сознаться в своих 
догадках не смел, просто не имел права. 

- Хорошо бы, Нефед, твоими устами мед пить, - рассмеялся он и опять взял лопату,
 велев всем рыть, не переставая. 

По ночам стали работать поочередно: одна группа копала и стучала железными 
скребками, другая - с вечера уходила в ближние тылы, в район деревни Копанки. 
Для этой группы удовольствия предоставлялись поистине райские: в садах созрели 
груши, они падали в траву, огромные, желто-спелые, и были до того наливные и 
сладкие, что таяли во рту. Откуда-то в плетеных корзинах крестьяне привозили 
молодое вино, оно было еще не крепкое, и солдаты пили его кружками, как воду, и 
постепенно хмелели. Затягивали: "Бьется в тесной печурке огонь..." и - 
вперемежку бражное, совсем уж разухабистое: "Шумел камыш, де-ре-е-вья 
гну-ли-ись..." - и потом засыпали вповалку и в обнимку на сене, под ветвистыми 
ореховыми деревьями. 

В двадцатых числах августа, когда вот так отдыхающая группа солдат расселась и 
начала горланить песни, прибыл дежурный по штабу, поднял всех на ноги, гаркнув 
тревожно: "В ружье!" - и распорядился немедленно идти на боевые позиции. 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 

Если обозреть карту-схему, которая именуется планом Ясско-Кишиневской операции, 
изучить замыслы и положения противоборствующих сил, нетрудно понять, что обе 
стороны, как это и бывает на войне, преследовали неумолимо решительные цели. 
Немецкая сторона создала три, по мнению имперских специалистов, неодолимые 
полосы обороны, каждая в своей толще свинцово-непробиваемая и протяженностью на 
сотни километров; насытила эти полосы массой гаубичной артиллерии и пушек 
полевого типа, минометов, танков; набетонировала огневые точки в виде дотов, 
нарыла траншеи, окопы и связующие ходы сообщений, загородилась минными полями и 
колючей проволокой... Мало того, и саму местность неприятель приспособил для 
удержания позиций: третья полоса, например, пролегала по хребту Маре, который, 
раскинув крутые зубатые кряжи на десятки километров, вставал каменным великаном 
перед войсками, двигающимися с северо-востока. Немцы сделали все, чтобы этот 
великан имел прочные латы и щиты, немецкое командование вплоть до угроз 
расстрелом приказывало своим солдатам сдержать русских на переправах Серета и 
Дуная. Это считался уже оперативный, едва ли не стратегический тыловой район, 
ключевой рубеж, прикрывавший Фокшанские ворота - естественный 
восьмидесятикилометровый проход между Карпатами и Дунаем. Прорвись русские 
через эти ворота, гулять им на просторе - в глубинах Румынии, на Балканах. А 
немецкое командование и не думало пропускать советские войска через Фокшанские 
ворота. Да и откуда русским набрать сил для наступления? Выдохлись, изморились 
долгими переходами. В обороне завязли, ишь копают - день и ночь... 

У советского же командования замыслы и цели были прямо противоположные: 
создавая видимость перехода на длительную оборону, оно готовилось вбить два