мнительны до невозможности. В призраки верят... 

- Ты лучше советуй теще блины к победе готовить, а к Гитлеру с советами не 
суйся. Он неисправимый! 

После выступления Паулюса и шуток в адрес 6-й немецкой армии Гребенников на 
время призадумался: в каком-то новом свете предстала перед его взором местность 
- и Днестр, и где-то там, у моря, Измаил, и вот эти насыпные курганы, под 
которыми покоятся погибшие ратники, и уж совсем вдалеке, по ту сторону границы 
ждут освобождения румынские Фокшаны. Воскрешая прошлое в памяти, Иван 
Мартынович дивился исторической избранности этой земли. Оказывается, тут не раз 
скрещивалось русское оружие с иноземным: под Полтавой - это тоже недалеко 
отсюда - войска Петра Первого били шведов, чудо-богатыри Суворова штурмовали 
крепость Измаил, и тот же Суворов, с которым был и Кутузов, водил русские 
войска по здешним полям войны в 1787 - 1791 годах и громил турок в районе 
Фокшанских ворот, а столетием позже русские ратники вновь пожаловали сюда, 
чтобы помочь освободиться румынам и болгарам от турецкого владычества. Тогда-то,
 9 мая 1877 года, румынский парламент провозгласил независимость своей страны, 
и с того дня город Бухарест, ставший столицей независимого государства, 
гордился тем, что открыл ворота русским освободителям с Востока... И уж в 
начале нашего столетия, в первую мировую войну, в 1916 году именно через 
Фокшанские ворота проходили русские полки, чтобы схлестнуться с вторгшимися в 
Румынию кайзеровскими войсками... 

Обо всем этом говорил солдатам, припоминая историю, Иван Мартынович и закончил 
просто, как разумеющееся и обыденное: 

- Уроки истории таковы, что народы не хотят меж собой раздора и стремятся к 
сближению, как бы ни противились этому гитлеры и антонески. 

Нефед Горюнов хлопнул о землю пилоткой: 

- А я-то думал, почему румыны дали такую слабину на Дону. Позволили на своем 
участке без отчаянного упорства прорвать ихние позиции и охотно шли в плен... 

- Может быть, - проговорил Гребенников и, улучив момент, отозвал за изгиб 
траншеи Кострова, наказал ему поосторожнее вести себя, не соваться в самое 
пекло с одной-то рукою. 

- Как все, так и я... 

- Ну-ну, побереги себя... Хотя бы ради Верочки... На свадьбу пригласишь? 

- Какая на войне свадьба! 

- Будет время и для цветов, и для свадеб. 

- Ну, раз так, буду просить вас посаженым отцом стать, - смущенно проговорил 
Костров. 

Они попрощались, и Гребенников, пригибаясь, пошел дальше по траншее. 

В ночь на 20 августа похолодало. Все дни стоявшая несусветная жара спала. Под 
утро легла на сады Молдавии обильная роса, и по низинам стлался туман. Этой 
ночью объявили приказ о переходе войск в наступление, и каждый - от солдата до 
генерала - в волнении ждал этого часа. Погожую тишь рассвета взорвал гром 
батарей, слившийся в один тысячеголосый рев. 

Часа два стонала земля, и был этот рев надсадно-неподвижен, стоек и железно 
грохотлив. 

Молот бил по наковальне войны. 

Испепеляющей громадой сваливался огонь и металл на неприятельские позиции, и, 
когда молот войны, будто устав долбить по одному месту, издав тяжкий вздох, 
перенесся в глубинную даль, стрелковые роты, полки, дивизии пошли в наступление.
 

Опережая пехотный шаг, лавиной двинулись танки - скорости нужен простор, и, 
найдя его, танки хлынули через проходы в минных полях, меж пехотных цепей. 

Встревожился внезапно грянувшим ударом немецкий генерал Фриснер, который не в 
меру проявил прыть, взяв на себя бремя главнокомандующего группой армий "Южная 
Украина". Штаб группы и сам командующий надрывались во все телефоны: 
"Держаться!.. Стоять!" 

Но как держаться и где стоять - этого не могли подсказать ни командующий 
Фриснер, ни его штаб, ни сам фюрер, переехавший в Берлин и зарывшийся там в 
бункере.