тихой южной ночи, когда все глохло, звон лопат, кирок и ломов, долбивших 
каменистую твердь, разносился на много километров окрест. 

Все чаще над русскими позициями появлялась немецкая воздушная разведка; 
самолеты, прозванные костылями и рамами, залетали все глубже и могли 
просматривать и фотографировать обширные, на много километров протянувшиеся 
рубежи обороны; по ним, по вражьим самолетам, велся ружейно-пулеметный огонь, 
лишь иногда ввязывались в стрельбу зенитные орудия. Но порой и эти, зависающие 
высоко в небе, одиночные самолеты старались не отгонять; пусть делают съемку 
рубежей обороны и доставляют своему командованию вещественное доказательство, 
что русские собираются по Днестру зимовать. 

...Тягуче и медленно, до уныния однообразно текло время в обороне. 

Копают день. Копают неделю, другую... Траншеи, траншеи... Сперва они, сползая в 
пойму реки, казались канавками для стока дождевой воды. А день ото дня 
становились все глубже и наконец упрятали человека по пояс, потом и совсем с 
головой. Новые траншеи начинали рыть с возвышенных мест, с холмов, словно затем,
 чтобы скорее укрыться на простреливаемых участках обороны. Траншеи ползли 
вверх, как ужи на солнцепек, и буравили землю темными зигзагами. 

Роют молча, с угрюмой сосредоточенностью. Никто не обронит лишнего слова, будто 
земляные работы поглотили всех без остатка, а усталость мешает говорить. Под 
вечер, когда жара спадает и ветер приносит из садов запахи сена и яблок, Нефед 
Горюнов шумно вдыхает ноздрями, медленно разгибается. У него ноет спина, ноют 
натруженные плечи и горят натертые до мозольного затвердения ладони. Он ворчит, 
как бы сбрасывая с себя тяжесть: 

- Адская работа. А надо. Надо копать. 

- Зачем надо? Совсем не надо! - басит Цулукидзе и щерится тонким ртом в сторону 
Нефеда. - Прикончим войну, приезжай ко мне. Гостем будешь... Семью давай, детей,
 внуков вези, всех забирай!.. Будем барашку есть на вертеле. Цинандали пить. 
Детей лесными орехами угощать... 

- Надо бы и командира позвать, - советует Нефед и ищет глазами, мокрыми от пота,
 майора Кострова. Только сейчас вспоминает, что Костров с утра отпросился у 
командира полка поехать в Одессу, благо до нее от Тирасполя километров сто, а 
может, и меньше. Кто-то подсказал Кострову, что в Одессе есть мастер резиновых 
протезов. Сперва Алексей отнесся к этому скептически, не считал надобным носить 
резиновый протез, но после встречи с пленными, когда один немец, увидев у 
русского майора болтающийся рукав, удивленно и страшно проговорил: "Рука 
капут!" - Кострова больно задели эти слова, которые касались личной его 
трагедии, и, чтобы вот так не тыкал пальцем на него каждый встречный-поперечный 
и не бормотал сочувственно вслед: "Смотри-ка, инвалид пошел, калека..." - чего 
не любят, душою не принимают истые фронтовики, - Алексей Костров решил скрыть, 
как он думал, свое безобразие протезом. 

Вернулся он часа в два пополудни, и Нефед, еще издалека увидев Кострова с 
болтающимся по-прежнему пустым рукавом, погоревал: 

- Чего же... это... не сделали? 

- А-а, нашел мастера, он к другому повел, к третьему, и всем нужны деньги... 

- Черт с ними, с деньгами-то! - перебил Нефед. 

- Да и я так думаю. Отвалил куш. Уверяли, будут отливать, сокрушенно проговорил 
Костров и спросил, как идут дела по укреплению обороны, сам взял в руку лопату, 
хотел было копать, но Нефед Горюнов заупрямился: 

- Перестань, Алексей, без тебя управимся. 

Копали день и ночь. Рубили, стучали. Земляные работы вконец надоели всем. Да и 
каким же изнуряюще долгим показалось сидение в обороне. Кажется, перелопатили 
землю на огромной территории, перевернули вверх дном не один холм и курган, а 
командиры, в том числе и Костров, настаивали: 

- Рыть, рыть! - Костров и сам порой снова брал в руку лопату и копал. 

Глядя на него, Нефед подозрительно щурил глаза. 

- Ты чего, Нефед, косишься, вроде чем недоволен? - спрашивал Костров и 
спохватывался: - Могу и одной рукой, вот гляди - получается! 

- Это само собой, привыкнешь, - отвечал Горюнов. - Да в толк не возьму... Вот 
была необходимость в землю уходить... Под Сталинградом, скажем. А так вроде и 
не копали. А тут враг не обстреливает, совсем смирный... Ихняя авиация не 
бомбит...