Пробившееся снаружи пламя лизало оконные переплеты, занялась занавеска. Кто-то 
сорвал ее и начал топтать. 

- Буон джерно!* - вырвалось у Бусыгина из того, что пришло на память в эту 
минуту, но ему никто не отозвался из дыма, и он добавил хрипло: Ну, есть тут 
кто? Альдо?.. 

_______________ 

* Б у о н д ж е р н о - здравствуйте (итал.). 

- Товарищ... Руссио! - вперебой заговорили отовсюду, и к Бусыгину подбежал 
Альдо, шагнула старая мать. 

- Спаси, - сказала она единственное, хранимое в памяти русское слово... 

Бусыгин передает свой автомат Альдо, сам же в проем окна выставляет ручной 
пулемет, заклекотавший до дрожи. Несколько немцев и чернорубашечников попадало 
разом. Раненые извивались, корчились, надрываясь в крике. 

Лузгает и лузгает патроны ручной пулемет, подрагивающий в руках Степана 
Бусыгина. 

Рядом с ним Альдо, - тот сменил опустевший, без патронов автомат на карабин и 
бьет, вгоняя, казалось, в каждый выстрел гнев своего сердца. 

Деликатно и емко, дорожа каждым патроном, стреляет степенный Антеноре. Он хотел 
быть юристом, отец прочил его в сельские аптекари. "Что может быть лучше, как 
излечивать недуг людей", - говорил папаша Черви. 

В открытую, не страшась, таскает Агостино постельные вещи к окнам, чтобы дать 
укрыться ими сражающимся. Он уже принялся за перину, и, когда одна из женщин 
посетовала, что не на чем будет спать, Агостино угрюмо рассмеялся: 

- О чем заботы? В потустороннем мире положено спать на жестком! 

К чему он это сказал, надо ли загодя пугать женщин, тем более что среди них 
есть и суеверные. Отчаянный Агостино, какой же у него, право, острый язык - как 
бритва! 

Худенький Овидио с самым младшим - Этторе, у которого и лицо, и голос, и все 
манеры гимназиста, приставлен помогать женщинам. И они носят воду, успокаивают 
малодушных и плачущих. 

На минуту отвлекшись от стрельбы, Бусыгин позвал к себе серба Мирко и приказал 
ему мчаться за подмогой. 

- Друже... - только одно это слово промолвил серб, прощаясь, и вмиг исчез. 

А где же Джелиндо и Фердинандо? Ах да, они же с самого начала нападения 
забрались на чердак и, наверное, оттуда шпарят по врагам. Но почему их 
выстрелов не слышно? 

- Этторе, - обеспокоенно зовет мать. - Пойди в сенцы, покличь, живы ли они там 
на чердаке? 

Рад стараться Этторе, открыл дверь в сенцы, оттуда хлынули клубы дыма, а все 
равно он юркнул в темноту. Назад Этторе еле приполз: лестница повалена и сенцы 
заволокло дымом. 

И вскоре сами Джелиндо и Фердинандо поспрыгивали с чердака. Оба невредимы, и 
лишь Фердинандо при падении вывихнул руку и чувствовал адскую боль. Но крепился,
 как мог, стиснув зубы, иначе нельзя: взрослые, тем более мужчины, не имеют 
права жаловаться или поддаваться страху. 

- Они подожгли сеновал, - сказал отцу Джелиндо. 

- Ах супостаты! - возмутился папаша Черви. - Хотят нас выкурить огнем и дымом. 

Дом был каменной кладки, гореть могли только деревянные части. Но половина дома 
была отведена под скотный двор с сеновалом на потолке, и стоило проникнуть сюда 
огню, как сухое сено сразу вспыхнуло и занялось жарким пламенем. 

Стиснув зубы, Бусыгин продолжал стрелять из пулемета, клекотавшего короткими 
очередями. Альдо не отходил от него и тоже беспрерывно вел огонь. 

Клубами огня и дыма заволокло весь дом, что-то трещало, что-то падало, ухало... 
Вот-вот обрушится крыша, и тогда... 

- Они хотят предать праху весь род Черви, - задыхаясь, еле проговорил папаша