обитатели могли предположить, что эти цветы будут рассматривать женщины, 
которых принесут сюда обессиленными, обескровленными. А еще Наталья подумала о 
том, как же она была мила, эта мирная, простая крестьянка, которая, украшая 
печь, гордилась своей долей, своим делом, своим женским предназначением. 

И Наталья почувствовала нежность к этой женщине, обладающей немудрящим 
художественным вкусом, к женщине, которую она никогда не видела и, по всей 
вероятности, никогда не увидит. А еще ощутила жалость к себе: ведь пока 
неизвестно, как переживет она свое ранение, не останется ли на всю жизнь убогой 
хромоножкой. 

Боль разливалась по всему телу, Наталья устала от этой боли, но ей казалось, 
что скоро усталость пересилит мучения, даст возможность забыться и хоть немного 
уйти от тревоги за будущее, от сострадания к себе. 

Наталья попросила санитаров, собравшихся было уходить, подложить ей что-нибудь 
под голову. Так, казалось, удобнее будет смотреть на цветы, украшавшие печь. Но 
позже, глядя на эти цветы, она вдруг неожиданно для себя разрыдалась. 

- Миленькая, миленькая, - понимающе и ласково стала уговаривать ее соседка, 
немолодая женщина с забинтованной шеей и головой, - поплачь, как следует 
поплачь, а потом сразу успокойся и поспи. Нам, женщинам, без слез не обойтись. 
Выплачись до самого донышка, а потом успокойся и поспи... 

Наталья сквозь слезы благодарно кивнула, силясь улыбнуться. Подошла румянощекая 
крутобедрая сестра, вытерла ей мокрым полотенцем лицо, потом присела на краешек 
койки и стала с ложечки кормить ее сметаной, сочувственно и тщательно 
разглядывая Натальино лицо. 

- Красивая. И кожа нежная. Все у нее в жизни будет хорошо. Таких мужики на 
руках носят, - сказала сестра о Наталье пожилой женщине с забинтованной шеей. 
Та в ответ через силу улыбнулась. 

Есть Наталье не хотелось, но, благодарная за участие к ней, за эту похвалу, она 
насильно глотала сметану. 

Когда сестра отошла от нее, Наталья закрыла глаза и с прибывающим облегчением 
почувствовала, что, если только ее не будут беспокоить, она заснет, и тогда 
боль на какое-то время совсем отвяжется от нее. Сон, блаженный сон все 
надвигался, и Наталья все более вяло думала, как бы ей не помешали, как бы сама 
она невзначай не спугнула подступающую дрему. 

Она провалилась в глубокий сон и пробыла в безмятежном покое несколько часов. И 
когда проснулась, не сразу узнала хату. Солнце пробивалось сквозь окрашенные 
красным стрептоцидом марлевые занавески и оттого залило ярким красным светом 
всю палату, стоящие по углам четыре железные койки с ранеными женщинами. И в 
этом ярком свете цветы на печи искрились, блистали. Теперь Наталья разглядела, 
что над цветами порхали птички - в ярком оперении, веселые, похожие на 
попугайчиков. Птичек забелили, видимо, когда переоборудовали крестьянский дом 
под полевой госпиталь, но сейчас они заметно проступали сквозь побелку. 

Наталья не знала, в котором часу принесли завтрак. Сестра и раненые женщины 
стали уговаривать ее хоть немного поесть. Она с усилием проглотила несколько 
ложек супа, но потом почувствовала, что если она проглотит еще хоть ложку, то 
ее вырвет, и закачала головой в знак того, что есть не может. 

После обеда ей стало хуже, сознание помутнело. Наталью о чем-то спрашивали, и 
она что-то отвечала... Сил не было разговаривать. К ее койке подходили врачи - 
мужчина с низким простуженным голосом и женщина в старомодных очках с 
перевязанной бинтом дужкой. Сделали укол, заставили выпить какую-то теплую 
жидкость. 

Когда Наталью начали готовить к переливанию крови, она как-то механически, 
будто бы не о себе, а о другой женщине, подумала, что чужая кровь поможет ей, 
придаст силы. 

Ей прочитали привязанную к бутылке с кровью записку. В ней говорилось, что Тося 
Кравчук из приволжского города Рыбинска желает воину, которому перельют ее 
кровь, скорейшего выздоровления и обещает трудиться не покладая рук на своем 
посту. Где-то в тайниках Натальиного сознания мелькнул облик русоволосой, 
курносой и очень серьезной девчушки - именно такой она представилась Наталье. 
Почему-то подумалось: девчушка, отдавая свою кровь, была убеждена, что ее 
перельют воину-мужчине, а она вот досталась женщине - далеко не все в жизни 
бывает именно так, как загадаешь. 

Начали переливать кровь, и тело Натальи местами онемело, стали мерзнуть ноги, 
по спине колко, как озноб, забегали мурашки. Это были очень неприятные ощущения,
 которые прибавились к терзавшей ее боли. Наталья прижмурила глаза и стала 
утешать себя тем, что скоро все кончится и ее оставят наконец в покое. Она 
будет лежать неподвижно, с закрытыми глазами и, стараясь не замечать боли,