мовки, группа прошла над районом 
предполагаемой «свободной охоты» Фигичева. У меня теплилась надежда найти там 
севший Ил2. Хотелось вывезти Валентина. Несмотря на тщательный поиск, самолет 
не обнаружили.
      После посадки пришел на КП. Поиски Фигичева на других аэродромах не 
увенчались успехом. При докладе о результатах штурмовки сообщил, что летчики 
группы просмотрели район вероятных действий Фигичева, но не видели «ил».
      – Придется мне самому завтра лететь на поиски Фигичева. Покрышкин, 
пойдешь со мной ведомым? – спросил у меня Иванов.
      – Конечно, полечу! Хоть я и не летал ведомым с начала войны, но справлюсь,
 не беспокойтесь!
      Утром вылетели парой на поиск. Виктор Петрович, изменяя высоту полета, 
тщательно осматривал местность вдоль дороги с Бобринца на Николаев и район 
западнее Херсона. Я все внимание сосредоточил на поиске воздушного противника. 
Для меня, как напарника, была понятна высокая ответственность за прикрытие 
командира полка от возможного нападения вражеских истребителей. Я должен лечь 
костьми, но не допустить к Иванову ни одного «мессершмитта». Ни одного!
      Наши поиски не дали никаких результатов. «Мессеров» мы так и не встретили.
 Нас лишь коегде обстреляли зенитки. Конечно, вероятность найти упавший 
самолет на таком большом участке местности очень низка.
      Возвращаемся на аэродром мрачные. Не покидают мысли о судьбе боевого 
товарища. Но по возвращении нас ожидал сюрприз: на КП увидели повеселевших 
офицеров и… улыбающегося Фигичева.
      – Вернулся! Мы волнуемся, ищем его, а он здесь строит глазки связисткам,
 – с укоризной проворчал Иванов.
      Валентин Фигичев рассказал о своем боевом вылете. При штурмовке 
противника у Николаева он подвергся сильному обстрелу зениток. На самолете 
перебило управление рулями глубины. Однако летчик сумел перетянуть через Днепр 
и приземлился с убранными шасси в степи южнее Херсона. Там в стрелковой части 
он оставил самолет на хранение и добрался до полка.
      Выйдя из КП, я высказал Фигичеву свое мнение:
      – Ну что, Валя? Надо и бронированные «илы» тактически грамотно 
использовать. Нельзя ходить на задание в ясную погоду одиночкой.
      – Это верно, Саша! Надо всегда учитывать обстановку, воевать с умом.
      – Чтобы хорошо научиться воевать, думаю, не следует распыляться, ходить в 
бой на разных типах самолетов. Надо знать одно дело, но зато в совершенстве. Ты 
истребитель, и нечего тебе лезть в штурмовик.
      – Ты прав. Буду воевать на «миге». На нем у меня всетаки есть боевой 
опыт, – твердо заявил Фигичев.
      Вернулась в полк группа сотрудников и охраны штаба, выехавшая из 
Березовки после нашего перелета в Тузлы. Они наскочили на прорвавшихся на юг 
немцев, сожгли штабной автобус, секретные бумаги, в том числе и с итогами 
боевых действий полка с начала войны. Все данные о сбитых нами самолетах и 
подтверждения о них, об уничтоженной боевой технике при штурмовках сгорели. Эта 
группа штабных офицеров не смогла пробиться на восток и ушла в Одессу, а оттуда 
переправилась в Севастополь, и лишь затем добралась к нам, в Дорунбург.
      Старший штабной группы был строго наказан, но это не воскресило 
результатов наших двухмесячных боевых действий. К счастью, знамя полка 
перевозилось с основным составом штаба под руководством Матвеева. А то бы не 
избежать беды.
      В последние дни нашего базирования в Дорунбурге полк переключился на 
боевые действия по понтонным переправам противника, форсировавшего в нескольких 
местах Днепр. Оттесняя на левобережье реки наши части, гитлеровцы создали 
плацдарм для вторжения в Крым.
      Помогая обороняющимся войскам, мы штурмовали переправы и скопления войск 
врага на плацдармах. Но сил у нас было мало как на земле, так и в воздухе. 
Противник рвался к Крыму, оттесняя нашу пехоту к Перекопу и в сторону 
Мелитополя.
      Боевая работа велась напряженно, с раннего утра и допоздна. Мы страшно 
уставали, использовали для отдыха каждую свободную минуту. Пока техсостав 
заправлял самолет горючим и боеприпасами, я прилег и тут же уснул. После 
прошедшего дождя земля оказалась сырой и я простудился. Еще два дня летал на 
задания с температурой, головной болью и сильным насморком. В санчасть решил не 
обращаться. Не хотелось прекращать боевые вылеты в этой сложной обстановке.
      В таком состоянии мне пришлось вылететь на перехват появившегося около 
аэродрома разведчика Ю88. Взлетел, как говорят, позрячему. С «юнкерса» меня 
заметили. Экипаж сбросил в поле бомбы и самолет скрылся в облачности. Не видя 
противника, решил выйти за облака, перехватить его там. Вошел в облачность. Иду 
на пределе набора, а верхнего края все нет. От резкого перепада давления в ушах 
сверлит боль.
      Вот и чистое небо. Тут же увидел разведчика впереди и выше себя. Начал 
набирать высоту, пошел вдогон. Но вражеские летчики обнаружили меня. Это было 
нетрудно, «миг» хорошо просматривался на фоне облаков. «Юнкере» круто 
спикировал и опять вошел в облачность. Я перевел свой «миг» вслед за «юнкерсом».
 Боль в ушах нарастала, отдавала в плечи. Вдруг почувствовал резкий и сильный 
болевой удар в ушах. В глазах потемнело и на какоето время я потерял 
пространственную ориентировку. Позже понял, что резкое снижение с высоты более 
трех тысяч метров и создало такую боль. Я оказался в какомто обморочном 
с